Ларс Свендсен: Философия философии

Так что же значит обрести этическую мудрость? Здесь, очевидно присутствует эмоциональный компонент. В частности, любовь к ближнему – это качество, которым должен обладать каждый приличный человек. Но этого недостаточно. Чтобы приблизиться к пониманию, что такое добро, важно не бросаться за первым попавшимся сентиментальным порывом. Чувства не только «непосредственны» и «естественны». Чувствами можно овладевать, их можно углублять, они могут созревать и т. д. Аристотель пишет, что этическое учение в значительной степени касается науки чувствовать то, что нужно, так, как нужно, и в нужный момент. Мы должны научиться обращаться со своими чувствами так, чтобы благодаря им понимать ситуации правильно, а также должны стараться поступать в соответствии с этим пониманием. Некоторые чувства считаются особенно благоприятными с точки зрения этики. К примеру, забота или сострадание. Создается впечатление, что с точки зрения этики чувства можно разделить на две группы: хорошие и плохие. Но все не так просто. Разумеется, некоторые чувства – например, зависть, – чаще всего не приносят нам ничего хорошего. И наоборот, любовь к ближнему почти всегда хороша. С другой стороны, возможна ситуация, когда зависть идет нам на пользу (к примеру, заставляет нас улучшать себя), а любовь к ближнему – во вред (к примеру, когда на основании ее мы предотвращаем покушение на жизнь жестокого диктатора). Наши чувства могут оказаться по ту или иную сторону границы между добром и злом в зависимости от обстоятельств. Возьмем, к примеру, гнев. Многие склонны сразу поместить гнев с «плохой» стороны границы, но гнев может быть хорошим и правильным чувством – к примеру, если мы видим, как с другим человеком обращаются несправедливо. Поэтому «правильность» того или иного чувства зависит от контекста. Аристотель высказывает очень важную мысль, говоря, что этическое развитие состоит в основном в том, чтобы испытывать правильное чувство в правильный момент. Это развитие совпадает с процессом взросления и созревания.

С процессом созревания чувств тесно связано развитие способности к этическим суждениям. Чувства не всегда могут подсказать нам, что правильно, а что нет. При этом овладеть этической теорией нельзя посредством решения примеров и произведения подсчетов, как в математике. Этические проблемы, с которыми мы сталкиваемся, не так просты, как хотелось бы философам. Не существует «этических формул», которые безошибочно подскажут нам, что именно нужно делать, когда действительность не соответствует нашим стройным, но абстрактным теориям. Не существует никакой высшей инстанции, кроме способности к этическим суждениям. Но для того чтобы она работала как надо, требуется также этическое воображение. Нужно уметь представить себе ситуацию с других точек зрения, нежели собственная. А для этого, в свою очередь, нужно хорошо знать себя. Мы должны знать, на что мы способны, а на что нет. Мы должны иметь знания о мире, чтобы понимать, какие препятствия нам могут встретиться на пути реализации добра. Обретение этической мудрости подразумевает утрату этической невинности. Именно поэтому мне не нравятся такие понятия, как альтруизм и доброта, – в них слишком много невинности. Обретение этической мудрости требует понимания, что мир несправедлив, и мы мало что можем поделать с этим фактом, но обязаны хотя бы попытаться.

Ханна Арендт описывает мышление как деструктивную деятельность. Эта деструктивность, однако, имеет благородную цель освободить нас от застарелых ментальных привычек. Благодаря мышлению мы можем посмотреть на себя и свои поступки со стороны. Однако Арендт подчеркивает, что мышление должно сопровождаться способностью к суждению. Лишь вынося суждения, мы можем воплотить свое мышление в жизнь. Целью мышления должно быть возвращение к тому миру, от которого оно отталкивается. Мышление не должно стремиться к абстрактному знанию, оно должно наделять нас способностью к суждению – и к осмысленному действию .

Время от времени приходится слышать жалобы на академическую философию в целом, как будто статус академической дисциплины наносит ущерб философии. Типичные примеры таких жалоб можно найти у Шопенгауэра. Он утверждает, что государственное финансирование превращает философию «в шутку». Это забавно слышать, особенно в свете того, что философия всегда была более или менее академичной. В античности существовали философские школы. Платон руководил Академией до самой своей смерти в возрасте 80 лет, а затем она продолжала существовать еще около 900 лет, пока в 529 году ее не закрыл император Юстиниан. Аристотель проходил обучение в платоновской Академии в течение 20 лет – он пришел туда в возрасте 17 лет и оставался до тех пор, пока руководство после смерти Платона не перешло к племяннику Платона Спевсиппу. После этого Аристотель основал собственную философскую школу, Ликей. Эти философские школы сильно отличались от современных университетов, но представляли собой академические сообщества, где философией занимались профессионально. То же можно сказать о философии в период развития схоластики и появления университетов в XIII веке. Большинство крупных философов – и нынешних, и прежних, – в том или ином смысле были академическими философами. И даже философы, которые демонстративно отрицали академичность – к примеру, Ницше и Кьеркегор, имели хорошее образование, потому что иначе они не смогли бы написать свои труды. За исключением некоторых досократиков, которые, впрочем, тоже были самыми образованными людьми своего времени, сложно найти какого-нибудь крупного философа, не получившего академического образования. Разве что Руссо. Большинство философов даже преподавали в каком-нибудь учебном заведении. Разумеется, есть исключения, но их немного, а сегодня и вовсе почти не встречается.