Во времена исторических разломов, переходных эпох возникают – пусть на небольшой срок – своеобразные «зазоры» между культурами; это периоды, когда старая культура распадается, ее ценности осмеиваются, а новая культура с ее нарождающимися ценностями еще не сложилась, пока что проявляясь как могучая, но еще не обретшая рельефных, застывших очертаний тенденция. Эта тенденция вызывает необратимое чувство перемен, предвосхищение коренных сдвигов в общественной жизни и положении личности. В это время отдельным мыслителям удается подняться «над» эпохой и взглянуть на исторический ландшафт с таких вершин, с которых видны более отдаленные горизонты бытия человека. Хотя такая перспектива, открытая этими мыслителями, в чем-то туманна, даже фантастична, в чем-то ограниченна или гротескно преувеличена, сам факт ее рождения нельзя переоценить. Это время возникновения таких идей, ценностей, идеалов, которые затем переживают столетия. Именно в таком стыке времен, в «зазоре» между феодальной и буржуазной культурой выкристаллизовалась и обрела небывалую силу идея (одновременно – идеал) об абсолютной духовно-интимной близости, эмоционально-нравственном слиянии «душ» двух людей. Причем слияния «без остатка», до полного тождества, и никак не менее. Своеобразного растворения этих внутриличностных духовных «микромиров» друг в друге, превращения их в один созвучно мыслящий и гармонично чувствующий «макромир».
Конечно, идеал полного нравственно-психологического «слияния душ» людей (особенно в любви и дружбе) был в немалой степени прямолинейным и наивным. В этом его сходство с нарождавшимися в тот период буржуазными идеями о безболезненном, плавном Прогрессе, альтруистическом Гуманизме, всемогуществе абстрактного Разума и т. п. В буквальном своем значении он был несбыточен, даже фантастичен. Но это не помешало ему наложить неизгладимый отпечаток на нравственно-психологическую атмосферу жизни личности на целые столетия вперед, воплотиться в ее напряженных исканиях, в порывистой смене ее упований и разочарований. Кроме того, в отдельных своих моментах идея «слияния душ» не только предвосхищала важные фазы нравственного самочувствия человека, втянутого во все ускоряющийся ритм социального развития XIX-XX веков. Она, если отвлечься от ее преувеличений и наивности, определяла некоторые важнейшие потребности развития человека, исторические задачи совершенствования межличностных отношений (хотя и не содержала ясных представлений о путях и средствах их реализации). Вот почему, даже отвергаемая, осмеиваемая, она – пусть исподволь – тревожит чувства и мысли людей и в наше время. А быть высмеиваемой – правда, с долей горечи, сожаления по этой ускользающей «синей птице», благородной, но неосуществимой мечте – ей пришлось быть очень долго: десятилетия за десятилетиями (особенно ярко этот процесс запечатлен в истории мировой литературы XIX-XX столетий). Когда лозунги буржуазного «Братства», «Равенства», «Свободы» были преданы, обернулись лицемерной фразой, когда предчувствие новых форм человеческой солидарности оказалось обманутым, тогда и были разрушены условия незыблемости и самоочевидности этой идеи. Очарование мечты, которое еще долго остается за ней,- это совсем не то же самое, что уверенность в ее жизненности. С вступлением капитализма в стадию империализма, с ростом его реакционности стали окончательно разрушаться последние оазисы межличностных отношений, где еще ощущалось воздействие идеи о полном «слиянии» внутридушевных движений и сил.
Опустошение межличностных отношений в нравственно-психологическом направлении приняло ныне в капиталистическом обществе не только небывалые масштабы, но и обрело новое качество, угрожая самому нравственному здоровью человека, самому его существованию как целостного существа. Жизнь людей предстала как тотально разъединенная непониманием и равнодушием. «Некоммуникабельность» (особенно нравственная) в обществе и межличностных отношениях стала самоочевидным объектом многотомных исследований – социологических, психологических, философско-этических. Так проблема одиночества приобрела в буржуазном мировоззрении и культуре исполинские размеры, став духовным генератором многих пессимистических, циничных представлений о судьбе человека, о смысле его жизни и его нравственных устоях.
Мироощущение одиночества, подобно эпидемиям, периодически, волнами охватывает массы людей на Западе, вызывая мучительные личные страдания, срывы, разочарования. Фантастический сон, тревоживший на каторге Раскольникова в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание», кажется пророческим для таких болезненных состояний. Раскольникову снилось, что весь мир осужден в жертву невиданной моровой язве: появились какие-то трихины, существа микроскопические, но наделенные волей, вселяющиеся в души людей. Зараженные ими люди становились как бы бесноватыми, не понимали друг друга, убивали друг друга в бессмысленной жестокости, пытались собираться вместе, не зная зачем, и тут же беспричинно мучили друг друга, кончали самоубийством; они «не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать». [Достоевский Ф. М. Преступление и наказание. М., 1972, с. 555.] Слова Ф. М. Достоевского о несогласии людей в отношении добра и зла. Не касаются ли они одного из глубинных нравственно-психологических источников одиночества? В дальнейшем мы увидим, что касаются, причем непосредственно.
Читать дальше