Петер Слотердайк - Критика цинического разума

В психологическом плане современного циника позволительно понимать как пограничную разновидность меланхолика, способного держать под контролем свои депрессивные симптомы и оставаться до некоторой степени трудоспособным. Да, при современном ци­низме весьма существенна способность его носителей к труду — вопреки всему, после всего и даже «тем более, что». Диффузный цинизм уже давно захватил ключевые позиции в обществе — в пре­зидиумах, парламентах, наблюдательных советах, дирекциях пред­приятий, среди лекторов и среди практиков, на факультетах, в кан­целяриях и редакциях. Вся их деятельность происходит на фоне не­которой элегантной горечи. Ведь циники не глупы, они вполне видят то Ничто, к которому все движется. Однако конституция их души достаточно эластична, чтобы включать в себя постоянное сомнение в смысле собственной деятельности, осуществляемой ради выжива­ния. Они сознают, что делают, но тем не менее делают это, посколь­ку действовать так их принуждает положение вещей и не заглядыва­ющий далеко инстинкт самосохранения; они говорят на одном и том же языке: «Ничего не попишешь». Иначе то же самое делал бы кто-то другой, и, возможно, еще хуже. Таким образом, новый интегри­рованный цинизм часто испытывает даже вполне понятное чувство —он ощущает себя жертвой и чувствует, что приносит жертвы. За твердокаменным фасадом прилежного подыгрывания другим скры­ты ранимость, несчастье и немалая потребность проливать слезы. , В этом есть нечто от печали по «утраченной невинности», от печали, вызванной знанием того лучшего, против которого направлена вся деятельность и все труды.

Отсюда следует первая наша дефиниция: цинизм есть просве­щенное ложное сознание. Это модернизированное несчастное со­знание, над которым уже небезуспешно и в то же время напрасно поработало Просвещение. Оно усвоило просветительские наставле­ния, но не осуществило того, к чему они призывали,— и, пожалуй, не могло осуществить. Богатое и убогое одновременно, это сознание уже чувствует себя неуязвимым для любой критики идеологий; его ложность уже способна к отпору и отражению атак.

«Просвещенное ложное сознание» — кажется, что выбор та­кой формулировки равносилен удару по просветительской традиции. Сам этот тезис есть проявление цинизма в кристаллизованном со­стоянии. Однако он заявляет реальное притязание на значимость; его содержание и его необходимость раскрываются в предлагаемом очерке. С логической точки зрения, перед нами парадокс: как же может и какое право имеет просвещенное сознание быть ложным? Именно о том здесь и пойдет речь.

Делать худшее, зная лучшее — эта формула претендует на то, чтобы стать чем-то большим, чем просто проходным выражением; она претендует на то, чтобы выражать системный подход, стать мо­делью для постановки диагноза. Таким образом, она обязывает к ревизии Просвещения; она должна прояснить свое отношение к тому, что традиционно называется «ложным сознанием»; более того, она вынуждает подвергнуть ревизии ход Просвещения и работу по кри­тике идеологий, в процессе которой оказалось возможным то, что «ложное сознание» вобрало в себя и поглотило Просвещение. Если бы это эссе претендовало на превращение в исторический экскурс, то это был бы экскурс, посвященный модернизации ложного созна­ния. Однако замысел изложения в целом не исторический, а физио­гномический: речь пойдет о структуре дающего отпор и отражающе­го атаки ложного сознания. Я, однако, хотел бы показать, что эта структура не может быть понята без локализации ее в некоторой политической истории полемических рефлексий.

Без сарказма не может быть никакого здорового отношения се­годняшнего Просвещения к его собственной истории. У нас есть толь­ко выбор между пессимизмом, который «лоялен» к истокам Про­свещения и напоминает декаданс, и веселой непочтительностью, с которой будут выполняться первоначальные задачи Просвещения. При нынешнем положении дел верность Просвещению может зак­лючаться только в неверности ему. Отчасти это объясняется пози­цией наследника, оглядывающегося на «героические» времена и после этого с необходимостью скептически оценивающего результаты. Будучи наследником, всегда испытываешь влияние «цинизма поло­жения» — это известно по историям наследников семейных капи­талов. Однако одно только положение, заставляющее оглядываться на прошлое, не объясняет специфической тональности современного цинизма. Разочарование в Просвещении никоим образом не есть только знак того, что последователи могут и должны быть более критичными, чем основоположники. Специфический дух современ­ного цинизма имеет природу, коренящуюся в конституции больного Просвещением сознания, которое, набравшись исторического опы­та, отвергает всякого рода дешевый оптимизм. Новые ценности? Нет, спасибо. После упорной надежды распространяется лишенный по­лета эгоизм. В новом цинизме выражается свойственное зрелости отрицание, которое не находит для себя никакой надежды, разве только немного иронии и сострадания.