Макс Штирнер - Единственный и его собственность

Поэтому призыв использовать силы совершенно лишний и бессмысленный, ибо ведь силы постоянно действуют сами по себе. Применять свои силы – не призвание и задача людей, а их беспрерывное, постоянное деяние. Сила – только более Упрощенное слово для выражения проявления силы.

Эта роза, с тех пор как она существует, действительно роза, этот соловей – всегда соловей; так же и я не становлюсь Действительным человеком тогда, когда исполняю свое при­дание, живу соответственно своему назначению – я всегда был и останусь человеком. Первый мой лепет – уже признак жизни «истинного человека», моя жизненная борьба – про­дление его сил, мой последний вздох – последнее усилие «человека».

Не в будущем, как предмет вожделений, находится истинный человек; нет, он существует действительно и реально здесь, в современности. Кто бы я ни был, полон ли я радости или преисполнен страдании, дитя ли я или старец, фанатик ли я или скептик, сплю я или бодрствую, – я всегда истинный человек.

Но если именно я человек, если он во мне, он, которого религиозное человечество представляет себе далекой целью если он действительно найден во мне, то тогда все «истинно человеческое» – моя собственность. То, что приписывали идее человечества, то принадлежит мне. Та свобода действия, например, которую человечество должно лишь достичь и кото­рую, как волшебную грезу, поместили в золотое будущее, принадлежит мне как моя собственность, пока я пользуюсь ею в виде контрабанды. Конечно, редко кто из контрабандистов отдает себе отчет в своем деянии, но инстинкт эгоизма заменяет им сознание. Относительно свободы печати я уже доказал то же самое выше.

Все принадлежит мне, и потому я добываю себе вновь то, что ускользнуло от меня, прежде всего я всегда буду возвращать себе себя самого, если буду подпадать под чье-либо господство. Но и это есть не мое «призвание», а вполне естественное деяние.

Одним словом, огромная разница в том, явлюсь ли я исходным или конечным пунктом. В последнем случае я не имею себя самого, и чуждое мне «истинное существо» будет вертеть мною, как призрак, под тысячью разных названий. Так как я – еще не «я», то нечто другое (Бог, например, истинный человек, истинно благочестивый, разумный, свободный и т. д.) становит­ся мною, моим «я».

Будучи еще далеким от самого себя, я разделяюсь на две половины: одна из них, недостижимая и требующая выполне­ния, – истинная; другая, неистинная, должна быть принесена в жертву – это бездуховная; истинная должна стать всем чело­веком – духом. И тогда говорят: «Истинная сущность челове­ка – дух» или: «Человек существует как человек лишь духов­но». Тогда с жадностью начинают ловить этот дух, как будто гонятся за собой и ищут себя, и в погоне теряют себя самого к то, что собой представляют.

И так же, как с яростью гонятся за своим «я», совершенно недостижимым, так и презирают правило умных людей – брать человека таким, каков он есть; их охотнее предполагав такими, какими они должны быть, требуют от каждого той же погони за своим «я» и «стремятся создать из всех одинаково равноправных, одинаково достойных уважения и одинаково нравственных или разумных людей» [64].

Да, «если бы люди были такими, какими они должны быть, могут быть, если бы все люди были разумны, все любили бы друг друга, как братья», [65]– тогда настало бы райское житье. Предположим, что это наступило, – что люди таковы, каковы они должны быть, могут быть. Но чем они должны быть? Но ведь, конечно, не большим, чем они могут быть! А чем они могут быть? Тоже не большим, чем они могут, то есть чем они в состоянии, имеют силу быть. И таковы они в действительности, ибо то, что они собою не представляют, тем они не в состоянии быть: быть в состоянии – это значит быть действительно. Если мы в состоянии чем-нибудь быть, то потому, что мы таковы в действительности. Может ли видеть ослепший от катаракты? О да, если ему удачно снимут катаракту. Но до того он не может видеть, ибо он не видит. Возможность и действительность всегда совпадают. Нельзя сделать того, чего не делают, так же точно, как и не делают того, чего не могут делать.

Странность этого утверждения исчезает, если поразмыс­лить о том, что слова «возможно, что… и т. д.» почти всегда имеют такой смысл: «Я могу себе представить, что… и т. д.». Например: возможно, что все люди живут разумно, значит: «Я могу себе представить, что все…» и т. д. Так как мое мышление не может содействовать (а потому и не содействует) тому, чтобы все люди жили разумно, а это должно быть предоставле­но самим людям, то всеобщий разум только мыслится мной, мыслимая вещь, и как таковая – фактическая действитель­ность, которая только по отношению к тому, что я не могу сделать, а именно к разумности других, может быть названа возможностью. Поскольку это зависит от тебя, все люди могли бы быть разумными, ибо ты ничего против этого не имеешь; более того – насколько простирается область твоего мышле­ния, ты не можешь видеть никакого препятствия для этого, а |посему и в твоем мышлении ничто не противоречит тому: оно мыслимо для тебя.