Михаил Лифшиц - Из истории эстетики и общественной мысли (Джамбаттиста Вико, Собрание сочинений в трех томах, Том 2)

"Божественное провидение утверждает Государства и в то же время устанавливает Естественное право народов". В Европе это право постепенно возникло "из человеческих феодальных нравов". В форме отношений непосредственной личной зависимости зарождаются первые элементы демократизма, подобно тому как ценз Сервия Туллия из основы господской свободы становится впоследствии исходным пунктом освобождения народа. Эти рассуждения Вико заставляют вспомнить замечание Маркса о том, что средние века были своеобразной демократией несвободы. Поэтому все,что в героических нравах кажется нелепым, бессмысленно только с точки зрения последующих более развитых порядков, но отнюдь не лишено разумного содержания, если рассматривать эти нравы с точки зрения всемирноисторической. Приведем два наиболее характерных примера.

Мы уже говорили выше, что Вико презрительно отзывается о дуэлянтах и щепетильной гордости рыцарских времен вообще. Но чрезвычайно интересно, что в поединках, "божьем суде" варварских народов он находит и положительную сторону, своеобразное преломление того же естественного права, еще не пришедшего к своей логически развитой форме. Поединки являлись отдушиной, через которую испарялась зараза множества частных войн, кишевших в недрах варварского мира. Они полагали некоторую границу кровавой мести, так как побежденная сторона считалась неправой, оставленной самим божественным провидением.

Словом, в поединках проявляется естественный здравый смысл варваров. Без них человечество могло бы погибнуть, захлебнувшись в крови. Конечно, обращение к судьбе, к стихийному результату битвы противоречит рациональным нормам справедливости, а также уголовным и гражданским законам позднейшего времени. Но для варварских порядков это обращение не было простой бессмыслицей. Общество в целом нашло в поединках какое-то грубое, среднее решение тяжб и взаимных претензий. "Суд божий" был единственной возможностью восстановления справедливости, единственной надеждой для тех, кто видел "хороших людей угнетенными и злодеев процветающими".

Как не вспомнить при этом судью Бридуа у Рабле, решавшего все дела простым метанием костей! Пантагрюэль (совершенно в духе "Опытов" Монтеня) оправдывает справедливости жребия по сравнению с методом более просвещенной юстиции, действующей на основании законов. Ибо человеческие суждения о праве и справедливости зыбки, а добросовестность судей и адвокатов более чем сомнительна. Простая случайность может оказаться более справедливой, чем строгая логика законов.

Судья Бридуа понял юридическую формулу alea judiciorum (сомнительные тяжбы) в смысле "кости для разрешения тяжб", чем подтвердил замечание Вико о героической юстиции, принимающей всякое слово закона буквально. Этот педантизм варваров также имеет, по мнению Вико, свою положительную сторону. Император Конрад III разрешил женщинам осажденного Вейнсберга выйти из города, захватив с собой то, что они могут увести на спине, мужчины должны были подвергнуться поголовному истреблению. Тогда женщины Вейнсберга нагрузили на себя своих сыновей, мужей и отцов и прошли мимо императорского войска, не осмелившегося нарушить формулу капитуляции. Так именно нужно понимать мысль Вико о том, что героические времена видели справедливость в буквальном соблюдении слова. "Вот в какой мере, - пишет Вико, - можем мы утверждать, что естественное право развитого Человеческого Разума, описанное Гроцием, Зельденом и Пуфендорфом, естественно проходит через все времена у всех наций!"

Из этого следует, что нельзя рассматривать примитивную эпоху как царство бессмыслицы и насилия, нельзя отвлеченно противопоставлять ей позднейшую цивилизованную полосу истории как полное осуществление разума и справедливости. "Право Ахилла" также покоится на определенных общественных отношениях. То, что представляется нам в героическом обществе безнравственным и нелепым, является нравственным и необходимым в свете тех социальных порядков, которые в эту эпоху сложились, а значит отчасти и в более широком смысле, поскольку грубые и несовершенные отношения варварских времен являются все же определенной ступенью развития естественного права народов.

5

В философии Вико прежде всего бросается в глаза противоположность "двух природ" и двух периодов мировой истории - героического и человеческого (божественный век является, в сущности, только преддверием к историческому). Поступательное движение наций ведет от древних аристократий к народным правлениям. Теперь мы видим, что эта противоположность имеет и оборотную сторону. В первую очередь значение этой схемы весьма ограничено опытом народных республик, то есть республик, в которых главную роль играют весы и кошелек, а не копье. С другой стороны, героическое варварство чувств само выступает как определенный этап развития человеческих нравов, в некоторых отношениях более человеческих и народных, чем нравы эпохи цивилизованного варварства рефлексии.