Жиль Делёз - Фуко

Разумеется, у тюрьмы, как содержательной формы, есть и собственные высказывания, и свои уставы. Разумеется, уголовное право как форма выражения, как совокупность высказываний о преступной деятельности обладает своим содержанием, хотя бы в том, что касается нового типа правонарушений: не столько нападения на личность, сколько посягательства на собственность [15]. И обе эти формы непрестанно контактируют, проникают одна в другую так, что каждая может присвоить себе часть другой: уголовное право не перестает препровождать заключенных в тюрьму, обеспечивать их приток, тогда как тюрьма непрестанно воспроизводит преступную деятельность, превращая ее в "объект", и осуществляет цели, понимаемые уголовным кодексом поиному (защита общества, перевоспитание осужденного, изменение наказания в зависимости от конкретных обстоятельств, индивидуальный подход) [16]. Эти две формы предполагают друг друга. И, однако же, у них нет ни общих проявлений, ни сходства, ни даже соответствия. Как раз в этом пункте книга "Надзирать и наказывать" выдвигает две проблемы, которые не могла сформулировать "Археология", так как она основывалась на Знании и на примате высказывания в знании. С одной стороны, существует ли вообще в социальном поле какое-либо общее основание, независимое от форм? С другой стороны, насколько взаимодействие, подгонка двух форм, и их взаимное проникновение гарантированы в каждом конкретном случае?

Форма заявляет о себе в двух направлениях: она образует или организует разные виды материи; она формирует функции или ставит перед ними цели. К оформленным видам материи относятся не только тюрьма, но и больница, школа, казарма, мастерская. Наказание является формализованной функцией, равно как и лечение, воспитание, муштра, принуждение к работе. Нельзя отрицать, что между двумя формами существует своего рода соответствие, хотя они и несводимы друг к другу (в самом деле, в XVII веке медицинское обслуживание не имело отношения к больнице как общественному учреждению, а уголовный кодекс в XVIII веке по существу не был связан с тюрьмой). Как же тогда объяснить коадаптацию форм? Дело в том, что мы можем представить себе чистые виды материи и чистые функции, абстрагируясь от форм, в которых они воплощаются. Когда Фуко дает определение паноптизму, он определяет его либо конкретно, как оптическую или световую организацию, характеризующую тюрьму, либо абстрактно, как некую машину, которая не только применяется для определения любой зримой материи вообще (мастерской, казармы, школы, больницы в той же мере, что и тюрьмы), но также и пронизывает вообще все высказываемые функции. Следовательно, абстрактной формулой Паноптизма будет уже не "видеть, не будучи видимым", а навязывать какой-либо тип поведения любому человеческому множеству. Необходимо лишь уточнить, что рассматриваемое множество должно быть уменьшено, помещено в ограниченное пространство и что навязывание определенного типа поведения осуществляется путем перераспределения в пространстве, расположения и классификации во времени, компоновки в пространстве-времени… [17]. Это бесконечный список, и касается он всегда неоформленных и неорганизованных видов материи, неформализованных и нецеленаправленных функций, притом, что обе переменные неразрывно связаны между собой. Как же назвать это новое неформальное измерение? Фуко однажды уже дал ему наиболее точное определение: это "диаграмма", то есть

"функционирование, абстрагированное от любого препятствия или трения…, от всякого конкретного использования" [18]. Диаграмма — это уже не архив (слуховой или зрительный), это карта, картография, равнообъемная любому социальному полю. Это некая абстрактная машина*. Поскольку она определяется через функции и неоформленные виды материи, она не знает никакого формального различия между содержанием и выражением, между дискурсивной и недискурсивной формациями. Это почти немая и слепая машина, хотя именно она выявляет и заставляет высказываться.

Существует множество диаграмматических функций и даже типов материи, и связано это с тем, что всякая диаграмма представляет собой пространственно-временное множество. Это связано также и с тем, что диаграмм существует столько же, сколько социальных полей в истории. Когда Фуко употребляет понятие диаграммы, он делает это в связи с нашими современными дисциплинарными обществами, где власть производит разбивку всего поля на квадраты: если здесь и присутствует модель, то это модель "чумы", по которой зараженный город разбивается на участки, и которая проявляется во всем, вплоть до мельчайших деталей. Когда же в качестве предмета анализа берутся старые общества самодержавного типа, видно, что и они не обходятся без диаграмм, хотя это другие виды материи и другие функции: там тоже одна сила воздействует на другие силы, но не столько для того, чтобы сочетать и компоновать, сколько для того, чтобы изымать; не столько для детализации, сколько для разъединения массы; скорее для изгнания болезни, нежели для разделения пораженного эпидемией города