Эдмунд Гуссерль - Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга 1

«Едва ли возможно хотя бы гадать о том, как достигается познание непосредственного переживания. Ибо такое познание — и не знание, и не предмет знания, а нечто иное. Непонятно, как выливается на бумагу отчет о переживании переживания, даже если таковое и наличествует». «Так или иначе, это последний вопрос фундаментальной проблемы самонаблюдения». «В наши дни такое абсолютное описание называют феноменологией». [74] Указ, соч., с. 5.

Реферируя изложенное у Т. Липпса, Ватт вслед за тем говорит: «Той действительности, о которой мы знаем, действительности предметов самонаблюдения, противостоит действительность нынешнего Я и нынешних переживаний сознания. Эта действительность пережита [т. е. просто пережита — она не „знаема“, т. е. не схвачена рефлективно]. Именно поэтому она и абсолютная». «Можно быть весьма различного мнения относительно того, — прибавляет Ватт со своей стороны, — как поступать с этой абсолютной действительностью… Возможно, речь здесь идет также только о результатах самонаблюдения. Если это последнее — лишь глядящее назад созерцание, знание переживаний, каковые имелись в качестве предметов, то как же можно устанавливать состояния, относительно которых не может быть знания, которые лишь сознаются? Именно потому-то вокруг всего этого и вращается вся столь важная дискуссия, именно вокруг выведения понятия непосредственного переживания, каковое не есть знание. Наблюдать — это надо уметь. Переживать же — переживает каждый. Но только он не знает этого. А если бы и знал, как бы мог он знать, что его переживание действительно абсолютно таково, каким он мыслит его себе! Из чьей головы феноменология выскочит во вполне сложившемся виде? Возможна ли и в каком смысле возможна феноменология? Такие вопросы встают сами собою. Может быть обсуждение самонаблюдения в экспериментальной психологии и прольет новый свет на всю эту область. Ибо проблема феноменологии необходимо возникает и для экспериментальной психологии. Возможно также, что ответ с ее стороны будет более осторожным — ведь ей недостает рвения первооткрывателя феноменологии. Во всяком случае как таковая, она более зависит от индуктивного метода». [75] Указ, соч., с. 7. При столь благочестивой вере во всесилие индуктивного и к тому же косвенного метода, выраженной в последних строках (Ватт едва ли стал бы держаться их, если бы задумался об условиях возможности такого метода) весьма неожиданно признание того, «что функционально анализирующая психология никогда не сможет объяснить факт знания». [76] Указ. соч., с. 12.

В противовес таким, характерным для современной психологии высказываниям, именно в той мере, в какой они разумеются психологически, нам следовало бы заявить о проведенном выше различении психологического и феноменологического вопросов, подчеркнув в этой связи, что феноменологическому учению о сущностях столь же мало приходится беспокоиться о методах, посредством которых феноменолог мог бы удостоверится в существовании переживаний, служащих опорой для его феноменологических констатации, как геометрии не приходится интересоваться тем, каким образом следует методически удостоверяться в существовании фигур на доске или моделей в шкафу. Ни геометрия, ни феноменология, будучи науками о чистой эссенции, не ведают констатации относительно реального существования. С этим-то и связано то обстоятельство, что ясные фикции предоставляют им не только столь же хорошее, но — ив большом объеме — лучшее основание, нежели данности актуального восприятия и опыта. [77] Ср. выше, § 70.

Если же теперь феноменология и не обязана давать никаких констатации относительно существования переживаний, т. е. не ставит никаких «опытов» и «наблюдений» в естественном смысле, в том, в каком наука о фактах обязана опираться на подобные вещи, то все же — в том принципиальное условие ее возможности — она дает сущностные констатации относительно нерефлектируемых переживаний. А этими констатациями она обязана рефлексии — конкретнее же, рефлективной интуиции сущностей. Стало быть, скептические сомнения касательно самонаблюдения должны быть учтены и феноменологией, причем постольку, поскольку они вполне понятным образом могут распространяться с рефлексии имманентно постигающей и вообще на любую рефлексию.

И на деле, что бы сталось с феноменологией, если бы нельзя было усмотреть, «как выливается на бумагу отчет о переживании переживания, даже если таковое и наличествует»? Что сталось бы с нею, если бы ей было разрешено высказываться о сущностях «знаемых», рефлектируемых переживаний, но не было бы разрешено — о сущностях переживания попросту как таковых? Что бы с нею сталось, если бы едва ли возможно было «хотя бы гадать о том, как достигается познание непосредственного переживания» — или же, иначе, познание его сущности? Пусть феноменолог не обязан совершать какие-либо констатации относительно существования переживаний, какие рисуются ему в качестве показательных для его идеаций. Все же в этих идеациях — вот как можно было бы возразить — он усматривает лишь идеи того, что он имеет перед глазами в качестве показательного примера. А когда его взгляд обращается к переживанию, это последнее и становится тем, в качестве чего оно отныне представляется ему, — когда же он отвратит свой взор, переживание опять-таки делается иным. Схваченная сущность — это лишь сущность рефлектируемого переживания, и совершенно необоснованно мнение, будто посредством рефлексии можно обрести абсолютно значимое познание — все равно, переживаний ли вообще, или же переживаний рефлектируемых или нерефлектируемых. «Как же можно устанавливать состояния, — пусть даже и сущностных возможностей, — относительно которых не может быть знания?»