Мигель Унамуно - О трагическом чувстве жизни

Корень милосердия, увековечивающего все то, что любимо, и являющего нам сокрытую в нем красоту, это любовь к Богу, или, если угодно, милосердие, обращенное к Богу, сострадание к Нему. Любовь, сострадание, как мы сказали, персонализирует все; открывая страдание во всем и персонализируя все, она персонализирует также и саму Вселенную, которая тоже страдает, и таким образом открывает нам Бога. Ибо Бог открывается нам потому, что страдает Он и страдаем мы; Он требует нашей любви потому, что страдает, и Его любовь дарована нам потому, что мы страдаем, вот почему тоской вечной и бесконечной покрывает Он нашу тоску.

Именно это в христианстве было соблазном для иудеев и эллинов, фарисеев и стоиков, и соблазн этот, соблазн креста, остается соблазном по сей день и будет соблазном даже для христиан; соблазн этот происходит от того, что Бог стал человеком, чтобы претерпеть страдания, умереть и воскреснуть через страдания и смерть, от того, что Бог, страдает и умирает. И истина, заключающаяся в том, что Бог страдает, истина, перед лицом которой люди приходят в ужас, есть откровение самой сути Вселенной и ее тайны, которую Бог открыл нам, послав Сына своею искупить грехи наши своими страданиями и смертью. Это было откровением божественного в страдании, ибо божественно только то, что страдает.

И люди узрели Бога во Христе, который претерпел муки, и через Него открыли вечную сущность Бога живого, человеческого, то есть страдающею - ведь не страдает лишь мертвое, нечеловеческое, - любящего, жаждущего любви и сострадания, Бога, являющегося личностью. Тот, кто не познает Сына, никогда не познает Отца, и Отец познается только через Сына; кто не познает Сына Человеческого, который претерпевает муки кровавые и страсти сердечные, который всю жизнь до самой смерти носит в сердце своем великую печаль и принимает страдание, которое убивает и воскрешает, тот не познает Отца, тот не познает страдающего Бога.

Кто не страдает, и не страдает потому, что не живет, так это логический, холодный, как лед, ens realissimum, primum movens , эта бесстрастная сущность, бесстрастная, а тем самым являющаяся не более, чем чистой идеей. Категория не страдает, но и не живет, не существует, как личность. Разве может из бесстрастной идеи возникнуть мир, разве может он получить от нее жизнь? Это была бы опять-таки не более, чем идея мира. Но мир страдает, а страдать это значит ощущать плоть реальности, явно и несомненно чувствовать в себе душу, прикасаться к самому себе, страдание это непосредственная реальность.

Страдание это субстанция жизни и корень личности, ибо без страдания нет личности. Страдание универсально, и именно боль, вселенская, божественная кровь, циркулирующая во всех нас, является тем, что объединяет нас со всеми живыми существами. Если не страданием, то чем же является то, что мы называем волей?

Есть различные степени страдания в зависимости от его глубины, начиная с той боли, что плавает по поверхности моря кажимостей,, и кончая вечной тоской - источником трагического чувства жизни, - которая оседает в глубинах вечности и там пробуждает утешение; начиная с физической боли, которая заставляет нас отпрянуть всем телом, и кончая религиозной тоской, которая заставляет нас припасть к груди Бога и там омыться его божественными слезами.

Тоска это нечто гораздо более глубокое, более внутреннее, и более духовное, чем боль. Обыкновенно тоска охватывает человека даже посреди того, что мы называем счастьем, и само счастье, с которым человек не может смириться и которого он страшится, вызывает в нем тоску. Счастливые люди, которые мирятся со своим призрачным, мимолетным счастьем, это, надо полагать, люди без субстанции, или, по крайней мере, не открывшие ее в себе, не прикоснувшиеся к ней. Такие люди, как правило, не способны любить и быть любимыми, они живут, в сущности, не зная ни ада, ни рая.

Не существует истинной любви без страдания, и в этом мире надо выбирать: либо любовь, а значит страдание, либо счастье. А любовь не приносит нам никакого иного счастья, кроме самой же любви и ее трагического утешения, каковым является надежда на основе неуверенности. Как только любовь становится счастливой, удовлетворяется, страстное желание в ней угасает, и это уже не любовь. Удовлетворенные, счастливые, не любят; они засыпают в привычке, граничащей с гибелью. Привыкать это значит уже начинать не быть. Человек является тем более человеком, иначе говоря, тем более божественным, чем большею способностью к страданию, или, лучше сказать, к тоске, он обладает.