Мигель Унамуно - О трагическом чувстве жизни

«Нет никаких сомнений в том, - пишет Ричль ( Recht-fertigung und Versohnung , III, глава. V), - что духовная личность Бога в старой теологии, ограничившей ее функциями познания и желания, определялась весьма несовершенно. Религиозное понятие не может не приписывать Богу также и атрибут духовного чувства. Но старая теология исходила из того, что чувство и аффект суть признаки ограниченной и тварной личности, и трансформировала идею блаженства Бога, например, в вечное познание Им самого себя, а гнев Господень - в обыкновенное намерение наказать грех». Да, тот логический Бог, что познавался via negationis , был Богом, который, строго говоря, не испытывал ни любви, ни гнева, ибо не знал ни радости, ни страдания, то был Бог, лишенный и муки, и славы, Бог нечеловеческий, и справедливость Его - справедливость рациональная, или математическая, а стало быть несправедливость.

Атрибуты Бога живого, Отца Христа, следует выводить из Его исторического откровения в Евангелии и в сознании каждого верующего христианина, а не из метафизических умозаключений, которые приводят только к Богу-Ничто Скота Эриугены, к Богу рациональному или пантеистическому, к Богу атеистическому, наконец, к некоему обезличенному Божеству.

Дело в том, что к Богу живому, к Богу человеческому, ведет не разум, а дорога любви и страдания. Тогда как разум скорее отделяет нас от Него. Невозможно вначале познать Его, а затем полюбить; начинать надо с любви, прежде, чем познавать, надо полюбить, пожелать Его, почувствовать голод по Богу. Познание Бога является результатом любви к Богу, и познание это почти ничего общего не имеет с рациональным познанием. Ибо Бог неопределим. Стремление определить Бога означает попытку ограничить Его в нашем уме, а следовательно убить Его. Как только мы пытаемся определить Его, в нас возникает ничто.

Идея Бога так называемой рациональной теодицеи это не более, чем гипотеза, такая же, как, к примеру, идея эфира.

Эфир же, в действительности, является не чем иным, как гипотетической сущностью, и имеет значение лишь постольку, поскольку объясняет нам то, что мы пытаемся объяснить с ее помощью: свет, электричество или универсальную гравитацию, и только в том случае, если эти факты невозможно объяснить каким-либо иным способом. Точно так же и идея Бога является гипотезой, которая имеет значение лишь постольку, поскольку она объясняет нам то, что мы пытаемся объяснить с ее помощью: существование и сущность Вселенной, и до тех пор, пока эти вещи не находят лучшего объяснения каким-нибудь иным способом. А поскольку на деле мы объясняем это с помощью этой идеи не лучше и не хуже, чем без нее, постольку идея Бога, это предельное предвосхищение основания, бьет мимо цели.

Но если эфир это не более, чем гипотеза для объяснения света, то воздух это, напротив, нечто такое, что мы непосредственно чувствуем; и даже если с его помощью мы не будем объяснять феномен звука, у нас всегда остается прямое ощущение воздуха, а главное его недостатка в моменты удушья, голода по воздуху. И точно таким же образом, уже не идея Бога, но сам Бог может стать для нас реальностью, которую мы чувствуем непосредственно, и хотя идея Бога не позволяет нам объяснить ни существование, ни сущность Вселенной, мы испытываем иногда прямое чувство Бога, особенно в минуты духовного удушья. И это чувство - заметьте, это особенно важно, ибо в этом заключается весь его трагизм и трагическое чувство всякой жизни, - является чувством голода по Богу, ощущением, что нам не хватает Бога. Верить в Бога - значит, в первую очередь, и мы еще будем говорить об этом ниже, хотеть, чтобы Бог существовал, быть не в силах жить без Него.

Пока я скитался по просторам разума в поисках Бога, я не мог Его найти, потому что идея Бога не вводила меня в заблуждение и я не мог принимать за Бога идею, и тогда, блуждая по пустыням рационализма, я говорил себе, что мы должны искать не столько утешения, сколько истины, называя так разум, без которого я, стало быть, нашел бы утешение. Но как только я погрузился в скептицизм разума, с одной стороны, и в отчаяние чувства, - с другой, во мне вспыхнул голод по Богу, и духовное удушье заставило меня почувствовать, что мне не хватает Бога, а вместе с тем и Его реальность. И я захотел, чтобы Бог был, чтобы Бог существовал. И Бог не существует, а скорее превосходит всякое существование, и поддерживает наше существование, осуществляя нас.

Бог, то есть Любовь, Отец Любви, является в нас сыном любви. Есть такие поверхностные и внешние люди, рабы разума, делающею нас внешними, которые думают, будто сказали что-то, заявив, что вовсе не Бог создал человека по своему образу и подобию, а человек по своему образу и подобию создал своих богов или своего Бога, и, будучи слишком легкомысленными, они не замечают, что если второе утверждение верно, как это и есть на самом деле, тогда и первое должно быть не менее истинным. Бог и человек действительно создают друг друга; Бог создается или открывается в человеке, а человек создается в Боге. Бог создал сам себя, Deus ipse se fecit , сказал Лактанций ( Divinarum institutionum , II, 8), а мы можем сказать, что Он создает себя и в человеке, и через человека. И если каждый из нас, под натиском своей любви, охваченный голодом по божеству, воображает себе Бога по-своему, и по-своему для него создает себя Бог, то существует Бог коллективный, социальный, человеческий, результирующий вектор всех человеческих образов, в которых люди воображают себе Бога. Ибо Бог - это общество и открывается в обществе. Бог это самая богатая и самая личная человеческая идея.