Плотин - Эннеады

5. Бесконечна она потому, что величина ее вовсе не есть то, что составляет величину телесной массы: всякая такая масса тела, потому что если стать отнимать из нее части, то ее можно довести до величины самой ничтожной, между тем, как от души нельзя ничего отнять, и от всякой такой попытки отнять что-либо из ее величины она не терпит никакого ущерба. А если она не подвержена никакому ущербу, то чего бояться, что она может быть далека, и отделена от чего-либо? Как это могло бы случиться, когда она не подвержена не только истощению, но и вообще изменению и иметь природу вечную? Если бы она была вовлечена в поток изменений, тогда конечно, она простиралась бы лишь дотуда, докуда доходит этот поток, а так как она не вовлечена в этот поток, да и совсем некуда ей течь, то она обнимает всю вселенную, - вернее сама составляет вселенную, и конечно, величиной своей превосходит величину какой бы то ни было телесной массы. Как ни мало, кажется, дает она от себя вселенной, но все же дает не меньше того, сколько может принять и вместить вселенная. Природу души не должно ни считать меньше /в сравнении со вселенной/, ни полагать ее величину в массе, дабы не оказалось невероятным и невозможным, что тут меньшего хватит на большее: предикат "меньше" настолько ей не приличествует, насколько она, как не имеющая никакого объема, строго говоря, даже не соизмерима с тем, что имеет объем, массивность, и делать это похоже было бы на то, как если бы кто стал утверждать, что медицина /имеющая место в уме медика/ меньше тела медика. Поэтому нельзя также говорить, что она по объему больше /чем вселенная/, ибо всякая душа если больше своего тела, то это вовсе не по объему; превосходство души над телом явствует между прочим из того, что когда тело возрастает, становится большим, то та самая душа, которая прежде проникала его меньшую массу, теперь точно также всецело проникает всю его большую массу, возрастает, увеличивается точно также, как и масса тела.

6. Можно спросить, душа /одушествляющая, мир как целое/ входит ли также в каждое тело? Нет, - скорее всего каждое тело к ней приближается и воспринимает от нее, усвояет себе столько силы, сколько может. Притом же каждое тело разве не участвует в ней, не имеет ее в себе уже потому, что обладает своей особо душой? Ведь, душа мировая универсальная и душа индивидуальная /не отделены друг от друга, а/ только отличны и то лишь своими аттрибутами. Но почему это мы хотя знаем, что у нас одна и та же душа и в руке и в ноге, однако думаем, что мировая душа есть иная в одной части вселенной и иная в другой? Вопрос разрешается очень просто. Ведь и у нас соответственно с различными ощущениями и внутренние состояния бывают различны. Они-то и составляют предмет нашего суждения и то, что судит о них /не есть что-либо в каждом из них иное, а/ есть одно и то же, которое последовательно присутствует то в одних, то в других из них, хотя вовсе не оно само, а природа тела, так или иначе возбужденного, есть их источник, как это например каждому из нас случается судить то о приятном ощущении в пальце, то о боли в голове и т.п. При чем одна часть /тела/ ничего не знает о том, каково наше суждение о друго, - почему не знает? Очень просто потому то это есть суждение, а не ощущение. При том же то, что судит, вовсе не рассуждает и не говорит: "я так думаю, сужу", а просто только признает, утверждает. Таким-то образом и у нас вовсе не зрение передает слуху свое суждение, хотя каждое /вне этих двух чувств/ есть судья /в своей специально сфере/, но образует это суждение рассудок, который присутствует /одновременно в обоих этих чувствах и представляет способность совсем иную /чем ощущение/, ибо он и сознает показания это другой /низшей/ способности и уразумевает их. Впрочем, об этом была уже речь у нас в другом месте.

7. Но возвратимся к главному вопросу: как это возможно, то одно и то же начало присуще всем вещам? А этот вопрос равносилен такому: как это чувственные вещи, представляющие множественность и занимающие различные места в пространстве могут участвовать в одном и том же начале? Ибо после всего сказанного не должно быть речи о разделении этого единого начала на многое, напротив, вся задача состоит в том, чтобы свести множество частей к тому единому началу, которое не нисходит до их множественности. Так как эти части разделены и разбросаны в пространстве, то мы склонны думать, что и то единое начало точно также раздроблено, между тем это все равно, как если бы мы при виде того, как известная сила овладевает чем-нибудь состоящим из частей и держит его, сочли саму эту силу разделенной на столько же частей. Ведь рука наша может держать целое тело, палку в несколько локтей или что другое, причем сила, которой она держит - конечно, простирается на весь объем предмета, но вовсе оттого не делится на столько же частей, сколько их в нем есть; правда, что эта сила ограничивается объемом руки, но рука имеет свой собственны объем независимо от объема тела, которое она держит. Дайте этому телу другую длину, вообще величину, но такую, что рука будет в состоянии держать, тогда сила, е присущая, опять распространится на все тело, но тоже самое от этого не разделяясь на столько же частей, из скольких состоит тело. А теперь предположите, что телесная масса руки совсем исчезла, но та сила, которая держала тяжесть, осталась целой и неизменной, - разве эта сила, оказавшаяся прежде неразделенной по всем частям тела /которое держала рука/ не должна представляться нераздельной и в каждой своей части? Вообразите себе светящую точку центром лежащего около нее прозрачного круга и представьте, что блеск этого светящего центра освещает все окружающее его тело, которое ни откуда более не заимствует своего света, - разве вы откажетесь признать, что этот центральный внутренний свет, сам не претерпевая никакого изменения, проникает всю окружающею его массу? Собственно говоря, и тут свет истекает из этого малого тела, лежащего в центре, вовсе не потому, что оно тело, и тело центральное, а лишь потому, что оно есть тело светящее, - другими словами, благодаря присуще ему особой силе, которая сама по себе бестелесна. А теперь уничтожьте совсем в своей мысли массу этого малого центрального тела, но сохраните неприкосновенной его светоносную силу: скажете ли вы теперь, что свет вот там-то; или там? Не будет ли теперь свет одинаково и внутри, в центре и во всех точках окружности? Вы не в состоянии теперь заметить, где прежде был и где после появился свет, и не укажете ни откуда он появился, ни где остановился; относительно этого вы будете в недоумении и изумлении, видя, как свет сияет одновременно и равномерно и внутри - в центре, и во вне - по всей окружности. Конечно, вы можете сказать, откуда истекает распространяющийся через воздух солнечный свет, - можете, потому что видите солнечное тело и замечаете повсюду тот же свет, что и в самом солнце. Этот свет распространяется повсюду тоже не разделяясь, ибо все предметы, воспринимающие его и освещаемые им, вовсе не раздробляют его, а отражают его от себя туда же, откуда он приходит, и при том, тем самым путем, каким приходит. Но будь это видимое солнце силой бестелесной, вы не могли бы видеть, как от него распространяется свет, не могли бы сказать, где его начало, откуда он исходит, - ибо это был бы повсюду один и тот же свет, без всякой особой точки, от которой начинается, без всякого особого начала, из которого истекает.