Виктор Унрау - Не Евангелие

Этого требует вся человеческая сущность. Этого требует та сущность, которая и придумала Бога, чтобы было отмщение. Чтобы хоть где-нибудь — если не тут, то там — была справедливость.

Мухаммед, который считал Иисуса человеком, не мог допустить мысли, чтобы Бог позволил людям убить своего пророка.

«Помни, о Мухаммад! как сказал Аллах: «О Иса! Я упокою тебя и не разрешу никому тебя убить».

«Он не был убит ими и не был распят» — говорит пророк. «Они, — учит Мухаммед, — думали, что убили и распяли самого пророка. На самом деле они убили и распяли другого, похожего на Ису. Аллах вознёс Ису к Себе и спас его от врагов».

Подробности этого чудесного происшествия рассказал Варнава в своем происламском апокрифе.

«Говорю вам, поистине, сказал Иисус ученикам, — один из вас предаст меня подобно тому, как продают овцу. Но горе ему, ведь о совершивших подобное, отец наш Давид сказал: «Упадет в яму тот, кто уготовил ее для других!»

После этого Иуда пошел и предал Иисуса. Иисус вышел в сад, услышал, что идет много народа, и с опасением вернулся в дом.

«Бог, — рассказывает Варнава, — видя опасность, которой подвергается его слуга, приказал своим Ангелам забрать Иисуса из этого мира. Святые Ангелы спустились и забрали Иисуса, пройдя через окно, выходившее на юг. Они вознесли его на третье небо к ангелам».

Иуда ворвался в комнату, и «своей речью и лицом стал похож на Иисуса». И когда в комнату вошли воины, они схватили Иуду, потому что приняли его за Иисуса.

Иуда пытался доказать, что он не Иисус. Пилат предположил, что Иисус потерял разум, и его безбожно казнить. Старейшины и фарисеи кричали, что он «совсем не сумасшедший, а скорее всего хитрый обманщик» и этой уловкой хочет ускользнуть от правосудия.

Иуду привели на Голгофу и распяли нагим. И вот — по словам Варнавы — действительные слова Иуды, умершего вместо Иисуса: «Боже, почему ты оставил меня, ведь злодей сбежал, а меня убивают по ошибке?»

Но на кресте был не Иуда, а самое могущественное существо во вселенной. Он мог уничтожить весь мир, но не покарал даже своих врагов.

В девятом часу, когда стояла «тьма по всей земле, и померкло солнце», и завеса в храме «раздралась надвое», и «земля потряслась», Он закричал с креста: «Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?»

И умер.

Только богочеловек мог доказать, что ценность человеческой кротости выше даже Божественного превосходства, что человек кроткий выше Бога всемогущего.

Именно поэтому Он, этот владыка мира, родился в хлеву, жил, как бродяга, служил ученикам, как раб, умер позорной смертью, как изгой и не позвал на помощь «легионы Ангелов».

Книжники, старейшины и фарисеи говорили, если он Царь Иудейский, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в него.

Но он пришел не для того, чтобы уверовали в могущество Бога. Он пришел для того, чтобы уверовали в спасительное могущество человеческой кротости.

Он явился в мир не как моралист, а как законодатель.

При том, что Иисус запрещает не поступки, а движения души, он, по словам Златоуста, вводит свои законы для лучшего исправления гражданского, то есть, юридического устройства общества.

Когда Он запрещает, например, гневаться, он «еще более утверждает то, чего требует закон», запрещающий убивать. Ведь тому — рассуждает Златоуст — кто истребляет в себе гнев, гораздо легче удержаться от убийства, чем «имеющему в мыслях только то, чтобы не убивать».

Заповедь «не гневайся» — пишет Златоуст — «есть усовершенствование и подтверждение» заповеди «не убий».

«Первая служит дополнением второй, а потому и важнее ее». Кто обуздывает гнев — говорит Златоуст — тот «не даст воли рукам своим».

И здесь Златоуст формулирует главный принцип преобразований Иисуса.

«Корень убийства, есть гнев, — говорит он. — Поэтому, кто исторгает корень, тот, без сомнения, будет отсекать и ветви, или — лучше — он не даст им и возникнуть».

Иудейский закон устрашает против преступления, но оставляет без внимания его причины. Иисус понимает, что у преступления есть причины.

Прелюбодеянию предшествует вожделение, а вожделение появляется, когда мужчина смотрит на женщину. Следовательно, тот, кто не смотрит на женщину, не будет и прелюбодействовать, нарушать гражданский закон, по которому государство преследовало за прелюбодеяния.

Иисус, как законодатель, ограничивает свободу личности и утверждает предел, поставленный свободе воли. Он на первое место ставит не волю личности, как предполагает этика, а волю субъекта верховной власти, как требует право.