Василий Маковецкий - Природа - мера всех вещей

- А как же, во-первых, меня интересует все, чем люди пользуются на нашем Керченском полуострове, чтобы добыть седее пропитания или для украшения жизни. А это для обмена, каким-нибудь рыбакам понадобиться такие кухтыли и, - глядишь, я у них выменяю какую-нибудь редкую вещицу, например сандоль.

- Сандоль? А что это такое, Сандоль?

Оказалось, это рыбацкая пика с зазубриной, в прежние годы гарпунили большую рыбу.

Юрия Андреевича - художника - самоучку - сильно волновало, как быстро из жизни исчезают предметы быта, культуры и труда, которыми пользовались наши предки, а с ними и память. Он так горячо об этом говорил, что слезы взблескивали на его глазах, щеки горели. Его домик и сарай были полны неожиданными и диковинными вещами.

У них, супругов Клименко, детей не было. Но она, бездетная жила так, словно её детьми были малыши и школьники всей деревни

Какая это была чудесная женщина! Родом - казачка, из станицы Голубиной Ставропольского края, она и в пожилые свои годы сохранила стройную, красивую форму, любовь к лошадям, к быстрой езде. Мужики удивлялись, - скакала на коне без седла и узды во весь опор! А как в свои семьдесят пять лет гоняла по району на мотоцикле и мотороллере!

И было у неё три великих любви: цветы, дети и художественная вышивка. Едва случалось у кого-нибудь в Ново-Николаевке свадьба, именины или общий какой-нибудь праздник,- все за цветами идут к Валентине Алексеевне. Весь двор и вся усадьба, палисадник были в цветах! Розы - пурпурные, белые, алые, огневые! Одних маков - шестнадцать сортов: от голубых, ало-красных до золотисто-оранжевых и синих! Люди просили - она никому не отказывала, сама выбирала лучшие. А едва поспевали ягоды, все окрестные дети паслись на её малине, смородине, клубнике. У Валентины Алексеевны всем всего хватало - и гостям и детям.

На все руки была мастерица. Могла сама и печь сложить и дом перестроить. Когда для экспонатов расширяющегося музея не стало хватать места и Клименки решили к старой родительской хате пристроить второй этаж, и обнаружилось вдруг, что один из углов этой старой хаты нужно заменить более крепким, Валентина Алексеевна одна (Юрий Андреевич в эти дни был в отъезде), раздобыла для этого материал.- Купила на ближней станции Пресноводной деревянные железнодорожные шпалы, привезла, хорошо, хорошо, грамотно сложила и укрепила на фундаменте этот трудный угол - сама, всё сама! Вернувшийся из поездки Юрий Алексеевич был изумлен и растроган. - «Что ж, не могла меня подождать? Шпалы-то какие тяжелые?»

- Да вот, мой хороший, хотела тебе угодить! - засмеялась Валентина Алексеевна.

Музей был их общей заботой. Когда жена работала по хозяйству или на огороде, Юрий Андреевич тоже, конечно, этим интересовался и помогал ей. Но он откровенно радовался, становился по-особому ласковым и услужливым, когда она садилась у окна за своё любимое занятие - вышивку. Тут он буквально начинал ходить около неё на цыпочках. Потому, что ценил эту её работу по достоинству и знал, что в музеи появиться еще один рукотворный шедевр. Она была художницей. Истинной мастерицей, - посетители музея надолго останавливались у её работ.

Вот картина, - крестьянские дети собирают в лесу грибы и ягоды. Мальчик протянул руку к яркой лесной малине, а девочка вдруг нашла большой белый гриб! Какая радость на этих милых детских лицах!

А вот большая, прямо-таки огромная работа, - два метра высоты и три с половиной в ширину - таких вышивок я еще не видел - и какими яркими цветными нитками, болгарским крестом изображена мчащаяся во весь дух тройка прекрасных коней и ямщик на облучке с размахнувшимся батогом. Широкая снежная степь, и эти живые, с изумительно выписанными глазами и раздутыми ноздрями кони - какая красота!

Из любви к мастерству, красоте, Юрий Андреевич и начал собирать этот музей. Хотелось показать людям: - смотрите, какими умельцами были наши родители, деды, предки! Как они любили жизнь и ценили в ней красоту!

Юрий Андреевич и сам был художником. Увидев что-либо интересное, характерное, - он сразу хватался за кисть. Но способности его в этом были посредственные, и он это сознавал. Неплохо у него получались копии с известных полотен Айвазовского («Пушкин в Тавриде»), Бродского («Ленин за работой»). Автопортрет в шляпе ( он рано начал лысеть и стеснялся этого), портрет Валентины Алексеевны. Писал колхозные поля, дворы, силосную башню, - теперь это тоже экспонаты музея, документы прошлого. Он по справедливости ценил работы своей жены, её вышивки гораздо выше собственных.