Гус Кёйер - Книга всех вещей

С вами я могу быть совершенно откровенным: история Томаса стала неожиданностью и для меня самого. Вообще-то я хотел написать совсем другую книгу. Трогательную и одновременно смешную. Книгу о моем счастливом детстве. О моем отце, который перед сном играл мне на скрипке. Как же это было красиво!

О моей матери, которая очаровательно и так трогательно пела под его скрипку. О моих братьях и сестрах, носивших меня на руках. И о моих друзьях, приходивших ко мне на дни рождения играть в игру «Укуси яблоко». Тогда книга называлась бы «Приключения счастливого ребенка». Я представлял себе, что она станет любимейшей рождественской книгой и что не только дети, но и папы и мамы, дедушки и бабушки и даже премьер-министр прочитают ее за один присест. Лучше всего при свечах, когда потрескивает огонь в камине, и с чашкой горячего какао в руках.

Но тут ко мне пришел господин Клоппер. Я с ним знаком не был. И он со мной тоже, но он хотя бы знал, кто я, потому что я всемирно известный детский писатель. Говорю об этом со всей скромностью.

Господину Клопперу ровно столько же лет, сколько и мне. Сейчас волосы у него совсем белые, а макушка лысая. Но и господин Клоппер когда-то был ребенком.

Мы сидели вдвоем у потрескивающего камина, когда господин Клоппер достал из сумки толстую школьную тетрадь.

— Я знаю вас как писателя, очень любящего людей, — сказал он.

Я кивнул, потому что это правда. Я очень-очень люблю людей. Хотя вообще-то можно было бы и поменьше.

— Поэтому я и хочу предложить вам почитать вот это, — он вручил мне тетрадь. — Я написал это, когда мне было девять лет, — сказал он. — И недавно перечитал. Думаю, стоящая вещь. Но для начала мне кажется вы должны ее прочитать. Быть может, она слишком непочтительная.

Я испугался.

— Непочтительная? — спросил я в недоумении.

— Да, — ответил господин Клоппер. — У меня было несчастливое детство, а из-за этого становишься непочтительным.

Я уставился в потрескивающий огонь. Непочтительность — это действительно проблема. Ну в детских книжках уж точно.

— Я ее посмотрю, — пообещал я. — И дам вам знать. — И я проводил господина Клоппера.

— А вы по-прежнему непочтительны? — спросил я, когда он был уже в дверях.

Господин Клоппер кивнул.

— В вашем-то возрасте?

— Что уж тут сделаешь, — ответил он. И скрылся за пеленой густого снегопада.

В тот же день я прочел «Книгу всех вещей» на одном дыхании. Она была непочтительная. Сам я очень почтителен, но мне легко говорить. У меня было счастливое детство. Всю неделю я ходил в прекрасную школу. Учительница Спицына! Учитель Пилозуб! Каждый вечер сладостная скрипка отца и прелестное сопрано матери!

У меня нет никаких причин быть непочтительным, но несчастливые дети тоже имеют право голоса. По крайней мере, я так думаю.

Я позвонил господину Клопперу и мы договорились встретиться. Вместе мы провели у потрескивающего камина много часов, и так родилась эта книга.

— Слушай, Томас, — спросил я в тот последний вечер, — тебе удалось? — потому что мы уже стали называть друг друга по имени.

— Что удалось, Гюс? — уточнил он.

— Ты стал счастливым, Томас?

— Да, — сказал он.

И мы выпили по чашке горячего какао.

Томас видел то, чего не видел никто другой. Он не знал почему, но так было всегда. Он помнил, как однажды пошел очень сильный град. Томас запрыгнул под навес и смотрел, как град сбивает с деревьев листья. Потом бросился домой.

— Осень началась! — крикнул он. — С деревьев попадали все листья.

Мама посмотрела в окно.

— Да нет, — сказала она. — С чего ты взял?

Томас понял, что она права. Деревья по-прежнему вовсю зеленели. — Тут нет, а на улице Яна ван Эйка все листья на земле.

— Ах, вот как, — сказала мама. По ее лицу было видно, что она ему не поверила.

Томас пошел к себе в комнату и взял тетрадь, в которой он записывал все важные события своей жизни.

Она называлась «Книга всех вещей». Он взял ручку и начал писать: «Шел такой сильный град, что листья сбивало с деревьев. Это случилось по-настоящему, на улице Яна ван Эйка, когда мне было девять лет, летом 1951 года».

Томас посмотрел в окно, чтобы подумать, потому что по-другому он думать не мог. А может, и наоборот: если было окно, то почему-то он начинал думать. И написал: «Потом я стану счастливым».

Тут он услышал, что домой пришел отец, и вдруг подумал: «Сейчас полшестого, а я до сих пор не знаю, о чем моя книга. О чем бывают книги?»