Биньямин Файн - Нищета неверия. О мире, открытом Богу и человеку, и о мнимом мире, который развивается сам по себе

Если так, то мы пришли к важному выводу: когда механизм наследственности работает точно, без всяких помех, эволюция невозможна. Только мутации, случайные изменения наследственности, обеспечивают возможность эволюции. Это означает, таким образом, что, согласно дарвинистской гипотезе, процессом эволюции управляют случайные события.

В первой главе мы обсуждали вопрос о том, может ли наука описать развитие мира, если оно имеет характер исторического процесса. Другими словами, существует только один мир, и его развитие представляет собой цепочку событий, зависящих друг от друга. Мы пришли к выводу, что лишь в том случае, когда все эти события этой цепочки связаны друг с другом однозначной причинной связью, то есть детерминистически, – только тогда можно попробовать построить научную теорию развития такого типа. Это была теория развития неодушевленного мира после Большого взрыва. Напротив того, только что мы видели, что в развитии жизни на земле – эволюции жизни – случайность играет решающую роль. Теория эволюции Дарвина, в ее современном виде, утверждает, что именно случайное вмешательство в наследственность и передача случайных изменений всем потомкам данной биологической особи объясняют возникновение всех удивительных представителей живого царства Земли, включая и величайшее из творений – человека.

Ниже мы увидим, что не может быть научной теории, которая описала бы и объяснила все эти создания. Чтобы объяснить появление этих живых существ, нам придется оставить прокрустово ложе чисто научного подхода, и об этом мы будем говорить в следующих главах. Здесь же мы намереваемся совершить беспристрастный анализ натуралистического подхода, секулярной точки зрения, отрицающей все, что лежит вне области науки.

Давайте более подробно разберемся, почему возможны научное объяснение и научное описание в случае детерминистического развития и почему невозможно дать научное описание там, где развитие определяет случайность. Развитие жизни на земле можно представить как цепочку событий, начавшуюся с возникновения первичного живого организма. Если бы все события, происходившие после этого, были связаны друг с другом однозначной причинно-следственной связью, то есть если бы у каждого события было единственное следствие, неизбежно из него проистекающее, то можно было бы говорить о законе эволюции. Если бы существовал закон, связывающий причины и следствия внутри процесса эволюции, возможно было бы и научное описание эволюции, то есть ее теория, представляющая собой отражение этого закона. Согласно теории познания Карла Поппера (3.2), допустимо высказывать предположения – научные теории – относительно закона, связывающего причины и следствия, теории, поддающиеся экспериментальной проверке. Однако связь цепочки событий, составляющей развитие жизни на земле, устанавливает не закон, а именно отсутствие закона, случайность. Только она связывает события, из которых состоит эволюция. Так обстоит дело согласно секулярному, безбожному подходу.

Если мы снимем весь ход процесса эволюции на кинопленку, каждая новая ее демонстрация явит перед нами новый фильм, покажет нам совершенно другое историческое развитие. Гулд (Stephen J. Gould) ярко выражает мысль о том, что эволюция непредсказуема. Ключевое слово здесь – непредвиденность, contingency, зависимость от предыдущих случайных событий:

Мы пришли к однозначному выводу о том, что не существует научной теории эволюции, поскольку не существует закона эволюции. С физической точки зрения биосфера– система жизни на земле – не есть замкнутая, изолированная физическая система: на нее воздействуют космические частицы. И это не незаметное, пренебрежимо малое воздействие, как в случае большинства известных нам физических систем. Мы видели, что случайные факторы, эти самые космические частицы, играют определяюще важную роль в эволюции (согласно существующим представлениям) – без них изменения в биосфере невозможны. Этот факт хорошо известен биологам, исследующим биосферу в целом. Выше мы цитировали биолога Гулда, и я хочу прибавить к этому свидетельство другого знаменитого биолога, Жака Моно (Jacques Monod), который, вместе с Андреем Львовым и Франсуа Жакобом (François Jacob), получил в 1965 году Нобелевскую премию за вклад в генетическую биологию. В своей книге «Chance and Necessity» («Случайность и необходимость») он пишет: