Юрий Чайковский - Эволюция как идея

Но вернемся к беседе Гринцера. Его интерес и любовь — Античность более поздняя, когда Греция уже потеряла политическое господство, а затем стала колонией Рима. Из философских школ тут и там стала доминировать школа стоиков, о которой Гринцер говорит:

«Стоиков я люблю, прежде всего, за… целостность. Они первыми увидели мир целостным, в единстве физики, этики и логики. И были убеждены, что эти области знания управляются общими законами».

Мысль в наше время более чем важна, и ее тоже следует пояснить, чтобы кого-то можно было ею заинтересовать. Все три указанных отрасли знания тогда понимали столь широко, что вместе они обнимали собою едва ли не всю культуру: физика — всё естествознание, логика — всё, что относится к мышлению, а этика — всё, что относится к пребыванию в обществе. Охватить всю культуру единым взором вряд ли возможно, но стоики хотя бы пытались, и это быстро вывело их на совершенно новое понимание путей постижения мира.

Через всю Античность тянется череда попыток понять, как человек познаёт истину. Если ранним эллинам было свойственно сомневаться в самой возможности достичь истины рассуждением (Зенон: Ахилл не догонит черепаху), если Сократ полагал, что истина достигается через аккуратные определения, если Платон пытался достичь ее всесторонним подтверждающим обсуждением (диалектика), если Аристотель был уверен, что истину можно доказать, исходя из очевидных посылок (логика), — то ранним стоикам принадлежит такое понятие, как каталепсис (постигающее представление), означающее, в нынешних терминах, что истина ухватывается интуитивно, как целое.

Ухваченную мысль надо обосновать (тут полезна диалектика, сама истин не ищущая) и, если получится, доказать (логика), но сперва мысль надо ухватить, чего до стоиков никто не видел. Да и по сей день не найти этого в учебниках философии — прямой недосмотр ученых античников.

Мышление, тем самым, не сводится (как был уверен Аристотель, основатель логики) к формальным правилам, а потому не сводятся к ним ни познание природы, ни общение людей, ни построение общества.

То был первый прорыв теории познания в область теории восприятия. Идея настолько глубока и всеохватна, что развита была лишь через 2 тыс. лет, всего сто лет назад, в трудах немецкого философа Готлоба Фреге. Нынешним обществом эта мысль овладела, пожалуй, лишь полвека назад, в годы знаменитого спора «Может ли машина мыслить?», снова забыта и лишь сейчас возрождается с обсуждением «трудной задачи» психологии.

К общему мнению не пришли, ни тогда, ни позже, но усвоили много нового. Например: если катале пенс возможен, то, значит, мир устроен так, что по части можно восстанавливать целое, и, следовательно, мир в основе своей целостен, един, и всё от всего, вообще говоря, зависит.

Сколь мы далеки от понимания этого в нашей обыденной жизни!

Многие ли, например, размышляя об итогах недавних российских выборов, готовы увязать их хотя бы с ростом исламизма или компьютерной зависимости обывателей? (Хотя связь довольно легко просматривается.) Что уж говорить о связи их с более давней историей (нашествия гуннов, норманнов или крестоносцев) или о более далеких проблемах. Тем более, никто, кроме нескольких иммунологов, не сможет увязать социальные проблемы нашего века со всем известным ослаблением иммунитета людей в веке 20-м. Но это так, к слову.

Прямо же к делу относится вот что. Ужасы античной жизни мало кому известны — так уж писали и пишут историю оптимисты с их «осторожной иронией», легко переходящей в умолчание о главном. Среди всех этих ужасов странным образом сияют достижения античной культуры — литературы, искусства, философии и науки — порой изумительные.

Больше всего изумляет меня раннеантичная наука. Как, не имея никакого представления о хронологии, Гомеру (к тому же явно неграмотному) удалось приемлемо выстроить историю Троянской войны? Как грекам удалось, не имея еще представления о севере (ориентируясь «по ветрам», они не очень-то отличали северо-восток от северо-запада) создать вполне приличную географию? Как Гиппократу удалось, не имея еще представления даже о пульсе, додуматься примерно до го, что мы именуем стрессом? Как им удалось, не имея никакого представления о логике, осознать идею доказательства — сперва в геометрии, а затем, отчасти, и в арифметике? Как, не зная еще, что Земля — шар, смогли они создать геометрическую, т. е. по сути сферическую, астрономию? (Восточная астрономия была арифметической.)