Виктор Мазин - Машина влияния

Не удивительно, что обе машины были описаны пациентами психиатрических клиник. Здесь уместен, в общем-то, достаточно распространенный вопрос: а не может ли получиться так, что безумие – это вполне рациональный ответ психики субъекта на безумие мира? Разве перемены, неизбежно происходящие в мире Современности, не несут в себе всегда уже угрозу – по меньшей мере угрозу самой перемены?

В частности, переход к Современности ознаменован тем, что место мистических, демонических сил занимают силы столь же невидимые и непонятные, но научные: электричество, газы, магнитные поля. Если в XVII веке Кристоф Хайцманн и ему подобные могли утрату контроля над собой и миром свалить на дьявола [3] Фрейд З. Один случай невроза в форме одержимости дьяволом в семнадцатом веке // Фрейд З. Одержимость дьяволом. Паранойя. СПб.: ВЕИП, 2006. С. 25–69. , то Просвещение xviii века предоставило для переноса ответственности иные силы: лучи, волны, эманации запахов, магнетизм. Силы эти не просто принадлежат научному дискурсу, но, как показывает случай Джеймса Тилли Мэтьюза, являют собой переход от одной парадигмы к другой. Вот только силы эти служат не дьяволу, но истязателям, обслуживающим политические круги, демонов от политики. Ад возвращается на землю.

Уместно будет напомнить, что случай Даниэля Пауля Шребера, который относится к концу XIX – началу XX века, можно сказать, идеально сочетает два дискурса – научный и оккультный. Само понятие «божественных лучей» для него, для этого Князя Тьмы, как называют его голоса, сводит мистико-теологические рассуждения с научно-техническими. Пожалуй, нет случая более показательного с точки зрения сплетения дискурсивных нитей, по крайней мере в истории психоанализа, чем случай Даниэля Пауля Шребера, дискурс которого высказывает состояние неврологии, психиатрии, теологии, политики, юриспруденции – знания (έπιστήμη) как τέχνη своего времени [4] Подробнее в: Мазин В. А. Паранойя: Шребер – Фрейд – Лакан. СПб.: Скифия-Принт, 2009. . В случае Шребера можно говорить и о машине воздействия ортопедическими экспериментами его прославленного отца, и о медиамашине основного языка (Grundsprache), но в первую очередь – о машине влияния Бога, воздействующего своими лучами на его нервную систему, о машинерии, меняющей его пол.

Машина влияния Джеймса Тилли Мэтьюза очевидно возникает в результате сплетения новых политических и научных обстоятельств, в результате смены, или даже точнее – слома парадигмы. Он – субъект трех революций: политической, научной и промышленной.

Иногда говорят, что понятие «машина влияния» появилось где-то за сто лет до Джеймса Тилли Мэтьюза в самом начале xviii века. В частности, якобы именно так был назван электрический генератор, созданный в 1705 году Френсисом Хоксби – британским физиком, учеником, ассистентом в лаборатории Исаака Ньютона. Вполне возможно. Так или иначе, а машина влияния конструируется с наступлением режима Современности. Машина Джеймса Тилли Мэтьюза

первое явление нового мифа современной эпохи (modern age). Машина, которая контролирует разум, возникла в темном углу психиатрии, чтобы заворожить более широкую культуру, ее образ отныне бесконечно усилен и переработан массмедиа и голливудской машиной снов [5] Jay M. James Tilly Matthews and the air loom // Air Loom. Herausgegeben von Thomas Roske, Bettina Brand-Claussen. Heidelberg: Sammlung Prinzhorn, 2006. P. 61, 63. .

Машина Мэтьюза современна промышленной революции. Пришло время машин. Машина влияния современна самим понятиям «человек», «человеческий субъект», «индивидуум», «капитализм», «индустриализация», «промышленная революция». Машина современна Просвещению. Она современна дисциплинарно-бюрократическому режиму. Она современна понятию человек-машина, учрежденному Декартом, Вокансоном, Ламетри. Она современна понятию собирания, производства, центрации субъекта, осуществленной во многом благодаря усилиям Декарта и Брунеллески [6] О линейной перспективе Брунеллески как новом взгляда на мир см. Киттлер Ф. Оптические медиа / пер. с нем. О. Никифорова, Б. Скуратова. М.: Логос/Гнозис, 2009. С. 54–60. . Будто невозможно было собраться субъекту без машины влияния. Будто человек возникает вместе с автоматом. Будто субъект должен был дождаться машины, чтобы осознать себя в качестве такового. И машина предстала вывернутым наизнанку субъектом, его проекцией, продолжением, протезом. И бессознательное стало машинным. Оно – не театр, а фабрика. Так будут утверждать Гваттари и Делез.