Евгений Черносвитов - Формула смерти. Издание третье, исправленное и дополненное

Поэзия и религия чрезвычайно деформировали естественное представление о смерти. Можно только догадываться, что те прекрасные, приятные и сильнейшие чувства, перед которыми блекнет сама реальность жизни, со всеми ее экстазами, оргазмами и эйфориями, и воспоминаниями о них, связанны с образом смерти. Чувства, которые испытали многие, пережившие клиническую смерть, как свет в конце туннеля? Может быть, то сладостное состояние, которое охватывает нас, когда мы только что проснулись, и мешает нам просыпаться до конца и вставать с постели, тоже отголосок переживания смерти? Подобное сладостное состояние возникает и при глубокой медитации (гипнозе) . Наркотическое опьянение, поражающее нашу волю к жизни, не есть ли также чувство смерти? Или смерть вообще не имеет субъективного компонента? А есть то ничто, которое мы все знаем, ибо все прошли через него – при рождении, и до появления первых проблесков сознания? Тогда смерть = рождению. То, что было с нами до нашего рождение, то и будет с нами, после нашей смерти. Для меня – это самое логичное умозаключение! И – никакой жизни после жизни! Никакого инобытия и метемпсихоза! Никаких личной сансары и кармы (об этих понятиях индийской философии в связи с нашими задачами, читай ниже).

Почему кричит только что родившийся человечек? Почему кричит, испытывая оргазм, женщина? Знайте! Их фонограммы идентичны! (Справка: ни один новорожденный животный, появившись не свет, не издает громких звуков).

Пребывание смерти в жизни, структуризация феномена смерти в жизненной парадигме, превращает смерть в идеологию и политику. А, не в феноменологию человеческого бытия и его сознания. В духе инобытие жизни есть ничто! Так же и смерть. Все ее демоны и лики появляются, по выражению Гегеля, из смутного брожения духа. Добавим, испуганного духа!

Есть реальность, и есть реальность. Одно дело, когда человек живет в обществе, из реальности которого смерть исключена. Напрашивается сразу пример Спарты, когда она победила Афины, то есть, в момент недолго могущества и расцвета. Вспоминаются дружины викингов. Кельты, покорившие Европу. Наконец, что далеко ходить? В СССР для смерти также не было места! Коммунистическая идеология не содержит смерти, как не содержит вообще духовных проблем личности. Люди, конечно, умирали и при правлении Коммунистической партии СССР, но это был просто уход из жизни. Яркие художественные произведения всех жанров социалистического реализма не омрачены смертью. Даже те, которые о Великой отечественной войне. «Оптимистическая трагедия» – вот новая ипостась трагедии, где смерть присутствует как факт но не более! Пьесы Всеволода Витальевича Вишневского, как в зеркале, отразили новую реальность жизни без смерти. Вишневский имел своим предшественником Дмитрия Андреевича Фурманова. Но «Чапаев» вышел на экраны страны на год позже написания «Оптимистической трагедии» и «Мы из Кронштадта», когда эти пьесы уже шли в театрах. В моей врачебной биографии есть и такой факт. Я спас от смерти при попытке самоубийства, одного из внуков Всеволода Вишневского. Юноша был членом запрещенного в СССР «кружка» иудаистов . В этом кружке, состоящем из детей известных писателей и артистов, изучали культуру, историю и языки евреев, После разговора с сотрудником КГБ, мальчик принял большую дозу снотворного. Ярким последователем Вишневского был, конечно, Александр Александрович Фадеев. Автор последней в СССР оптимистической трагедии . Я имею в виду «Молодую Гвардию».

Оптимистическая трагедия это особая система ценностей и, вместе с тем, мироощущение. В этом мироощущении нет смерти. Как нет ее в «библии» ХХ века – «Сто лет одиночества» Габриеля Гарсиа Маркес. Героиня таскает за собой везде мешок с костями своих предков – все, что осталось от смерти! В. В. Вишневский уловил клише нашей жизни в СССР, нашей реальности. В это клише мы все вписывались, жили и мыслили. До «оттепели», и после нее, и в период застоя. Мы понимали героев всех советских фильмов, от Ивана Александровича Пырьева до Марлена Мартыновича Хуциева. Только «Тихий Дон» М. А. Шолохова не вписывался в новое клише социалистического реализма. Значит, и в нашу жизнь. Поэтому и вызывал беспокойство и столько всяких споров. Это – единственная трагедия в эпоху социалистического реализма, которая отбрасывает наше сознание и самосознание к Шекспиру, если не к Эсхилу! «Тихий Дон» не понятно, как образом сосуществует с оптимистической трагедией, не претендуя на сюрреальность (инобытие, которое где-то рядом).