М. Швецов - Химера и антихимера

В-четвёртых, я не могу согласиться с теми, кто называет дарвинизм наукой. Любая наука стоит на своих основаниях, которые называют законами. У дарвинизма нет своих законов, которые бы удовлетворяли всех исследователей. Но дарвинизм и не ремесло, как медицина, которая заимствует для своего развития открытия чужих наук. Мне думается, что учение об эволюции – это ветвь философии, вплотную занимающейся проблемами жизни.

Для многих, наверное, будет неожиданностью, что во Франции, на родине Ламарка, среди эволюционистов немалую часть составляют представители ламаркизма. И если для советских учёных, питомцев «корифея всех времён и народов» Сталина, это было проявлением близорукости или ослеплённости буржуазной науки, то при внимательном отношении к взглядам ламаркистов даже начинающий учёный и студент должны понять то, чего очень боится материалистическая наука. Оказывается, что одни и те же факты приводят специалистов к различным выводам. И эти выводы зависят от многих априорных моментов: от очерёдности поступления фактов, от индивидуальной особенности исследователя, от предсуществующей гипотезы. Хотелось бы обратить внимание на последнее положение. Оно очень важно для изуродованного нашей школой сознания. Материалисты отличаются тем, что любят ставить последнюю точку, и никому не удавалось через неё перепрыгнуть (разве что, уехав за границу). Вместе с тем в Евангелии от Иоанна есть такая первая строка: «В начале было Слово». Никакие ухищрения не способны замазать исконное значение великого откровения. Слово, несмотря на стремление завалить его делом, обладает великой силой, способной не только творить, но даже разрушать природные инстинкты (А.Н. Уайтхед. «Наука и современный мир», избр. работы по филос., М: Прогресс, 1990).Откровения Иоанна должны быть руководством в научном поиске. Поэтому мы и вспомнили о них. Тот же Уайтхед писал в работе «Приключения идей»: «Систематическое мышление не может прогрессировать. Не используя некоторых общих рабочих гипотез со специальной сферой приложения. Такие гипотезы направляют наблюдения и помогают оценить значение фактов различного типа. Короче говоря, они предписывают некоторый метод. Пытаться творчески мыслить, не опираясь на явно сформулированную теорию, значит попасть под власть дедовских концепций».

Априорное суждение открывает перспективы видения. Человек способен не замечать множество явлений и фактов до тех пор. Пока не появится их ожидание, оформленное новой гипотезой или теорией. Как знать, если бы не создал Мальтус своей теории народонаселения до Дарвина то, возможно, не догадался бы последний, что случаи гибели менее приспособленных есть результат именно борьбы, а не злого рока. Этот момент хочется подчеркнуть особо, потому что официальная наука, успокоенная отсутствием свободного доступа к источникам, могла уверять начинающих биологов, что перенесение борьбы за существование в природе на человеческое общество есть ошибка Дарвина.

Нет, это не ошибка, а исходный пункт его наблюдений. Ну, а борьба в обществе, она никуда не исчезает, а проявляется тем сильнее, чем больше умаляются нравственные компоненты человеческого существования. Мы сами являемся свидетелями того, как тела людские, отдавшие душу любимому государству, лишаются разума и впадают в членовредительство.

В-пятых, в России ныне принято называть дарвинизмом учение об эволюции. Такая предопределённость в отношении эволюционной теории не оставляет большого выбора сторонникам другой эволюции, например, ламаркистской. Основной труд Дарвина «Происхождение видов» при жизни автора выдержал шесть переизданий. И нелегко было читателям этих книг, когда они узнавали, что Дарвин в очередной раз отказывается от своих положений, выдвигает новые. Дарвин в первом издании иной, чем в шестом – он тоже эволюционировал. Так, в одном из последних изданий своего труда он писал, что периоды времени, в течение которых вид претерпевает изменения, вероятнее всего, короче тех периодов, когда он остаётся неизменным. Такого не встретишь в первых изданиях. Не осталось отчётливого представления у потомков о его воззрениях на наследование приобретённых признаков. Дарвин соглашался с гипотезой Ламарка о наследовании приобретённых признаков, хотя она не имела для него первостепенного значения, как для Ламарка.

Уоллес, соавтор теории естественного отбора, считавший себя дарвинистом, тем не менее критиковал Дарвина за поддержку гипотезы Ламарка. Советская же наука от безудержной поддержки гипотезы наследуемости при наличии многочисленных экспериментальных подтверждений перешла к факту умолчания или доказательству противного и неприятия инакомыслия. Снова провозглашена единственно верная линия в биологии на основании достижений генетики, которая, как определено, имеет теснейшую связь с дарвинизмом. Нередко вопросы структуры генов приравниваются к вопросам управления их работой. Французский учёный Грассэ (Grasse,1962) отмечает, что «ловкая операция», в результате которой дарвинизм объединился с генетикой и экологией в современном синтезе, привела к созданию хотя и «логически приемлемой», но не объясняющей многих фактов теории. «Как только, - отмечает Грассэ, - мы сопоставляем друг с другом сопряжённые по времени их возникновения адаптации, развивавшие, с одной стороны, локомоторные качества травоядных млекопитающих, отдалявших их от хищника, и с другой стороны, адаптации развития пахучих желёз, приближавших их к хищникам, видимость правильности их селективного объяснения по отдельности «испаряется».