Барбара Харриссон - Оранг-утан

С помощью шланга и щетки можно было ежедневно без большого труда наводить чистоту в его клетке. Боб отлично знал, что и его ждет омовение, но всякий раз пытался улизнуть — забивался на верхнюю полку, откуда Бидаи приходилось стаскивать его вниз. Попав под струю воды, Боб страдальчески хмурился, норовя в то же время поймать капли вытянутыми губами.

Утреннее солнце светило прямо в его клетку. В каких-нибудь десять минут он просыхал после душа и был готов есть, развлекаться и так далее. Мы скоро убедились, что Боб способен с утра до вечера играть зелеными ветками. Он вертел их и так, и сяк, сгибал, обдирал кору, искал букашек в листве. В обязанности Бидаи входило каждое утро срезать свежие ветки.

Когда мы вставали, Боб с интересом заглядывал в ванную. Вот хозяин бреется… Хозяйка причесывается… Все подробности нашего утреннего туалета чрезвычайно занимали его.

Со мной у него были хорошие отношения. Особенно Боб любил сидеть у меня на коленях, еще больше ему нравилось гулять в саду, уцепившись за меня, и он бурно протестовал, когда прогулка заканчивалась.

После завтрака он получал разные фрукты, в зависимости от времени года, — Боб долго занимался своими ветками. Опираясь на полки или ящик, он опутывал ветки веревкой, да еще подчас привязывал к ним свои качели. Потом с довольным видом садился поверх всего этого сооружения и почесывался или затевал какую-нибудь другую игру. Любил среди дня полчасика полежать, подремать.

В двенадцать часов ему подавали миску молока с вареным рисом. Выпив молоко, Боб обычно сгребал рис рукой и отправлял в рот. Лицо, веки, уши и все тело оказывались обсыпанными рисом. Почти час уходил у него на то, чтобы собрать с себя и с пола каждое зернышко.

Это был разборчивый едок. Получив фрукты или овощи, он сперва уписывал самые лакомые куски и лишь несколько погодя доедал все остальное. Таким образом, Боб почти целый день был чем-нибудь занят, хотя мы установили строго определенные часы кормления: три раза в день давали ему молоко с рисом, два раза — фрукты. Если он не занимался плодами, или листьями, или корой, то принимался за клетку, находил оторвавшийся угол проволочной сетки, дощечку, щепочку. Предметом его неустанного внимания была также дверь. Без конца ковыряя ее, Боб иной раз ухитрялся случайно выбраться наружу.

Ева льнет к Бидаи, Боб, как всегда, занят едой

Каждый вечер мы выводили Боба и Еву в сад, чтобы они могли хорошенько размяться. Как только открывали клетку Боба, он начинал носиться по траве, словно угорелый. Иногда затевал замысловатый танец — переступал широко расставленными ногами и быстро-быстро крутил руками в воздухе. Обычно лее он передвигался на четвереньках, опираясь корпусом на кулаки и подтягивая слегка расставленные ступни.

Ева тоже научилась ходить. Мы с Бидаи опускали ее на траву и становились метрах в десяти. Сперва она кричала и жаловалась, что ее бросили, потом, продолжая кричать, начинала ползти к нам. Мы медленно отступали, сохраняя дистанцию. Мало-помалу Ева так увлеклась процессом передвижения, что перестала кричать. Вскоре она уже научилась уверенно ходить и в нашем обществе охотно исследовала сад. Правда, далеко отходить от нас не отваживалась, а потеряв нас из виду, визжала от страха.

Боб довольно равнодушно относился к Еве. Он трогал ее, толкал, обнюхивал, несколько раз пытался затеять игру, тихонько покусывая ее за живот. После чего обычно отправлялся обозревать сад, который казался ему куда интереснее. Особенно нравились ему грядки с ананасами. Боб дергал зубами плотные листья, обкусывал полуспелые плоды. Искал муравьев и прочих букашек, с удовольствием жевал землю.

К вечеру Боб обычно оказывался довольно грязным. Раз в неделю мы непременно отмывали его и Еву в ванне. Они не очень любили воду, тем более, холодную, но быстро приходили в себя после первого испуга и даже наслаждались купанием. Причем каждый требовал свое полотенце. Сидя в клетке с гордым видом, клали полотенце себе на голову или обматывали вокруг шеи, а в заключение разрывали в клочья — своего рода компенсация. На ночь, чтобы было тепло и уютно, им выдавали по мешку. После ужина на закате они забирались в метки и засыпали, лежа на боку, на полу клетки. Причем Боб часто похрапывал. До самого утра оба спали как убитые.

Первое время мы страшно баловали Еву, добиваясь, чтобы ей у нас было хорошо. Она пристрастилась к молоку и постепенно прибавляла в весе. Шерсть у нее стала длинная и блестящая. Каждое утро Ева сидела у дверцы своей клетки, греясь на солнышке и требуя от проходящих, чтобы ее взяли на прогулку. Пока она оставалась такой милой крошкой, справиться с ней было несложно.