Барбара Харриссон - Оранг-утан

Никакие книги или полевые отчеты не могли ответить нам на наши вопросы. Оставалось только самим провести изыскания в джунглях, а затем осуществить эксперимент дома и вне дома.

Гаун Анак Суренг — один из лучших сотрудников нашего музея. Ибан-даяк из района Себуяу, он совсем молодым пришел в город, чтобы набраться жизненного опыта и получить профессию. Этот любитель странствий и охоты исколесил Калимантан вдоль и поперек, сопровождая ученых, коллекторов и разные университетские экспедиции. Став орнитологом, он великолепно изучил птиц приморья, горных и равнинных областей. Из его рук выходили превосходные чучела. Залы музея изобиловали его работами.

Мы поручили Гауну подыскать районы, где лучше всего можно изучать оранг-утанов. Вернувшись через месяц, он

привез дневник, который должен был служить нам путеводителем. Том не мог отлучиться, поэтому было решено, что поеду я вместе с Гауном. Я знала, что такой вариант Гауна вовсе не осчастливит, хотя он был только рад вырваться на волю. Нам и прежде приходилось вместе работать в полена раскопках у пещер Ньях. Мы без труда объяснялись с ним на малайском языке. Я знала его жену и детей, знала, что он любит прихвастнуть и подвержен приступам дурного настроения. Ничего, как-нибудь обойдется… Тем более, что с нами отправится еще Ина, который будет готовить и следить за снаряжением.

Рано утром мы простились с Томом.

— Ина, обещай хорошенько заботиться о мэм.

— Слушаюсь, туан.

— Ты ничего не забыл, Гаун?

Гауя стоял в зеленом походном костюме, брюки заправлены в шерстяные носки (он страшно не любил лесных пиявок), в руке — ружье.

— Туан…

Напоследок я подошла к клеткам с малышами.

— До свидания, детишки, — сказала я, подавая им руку. — Я отправляюсь в лес, хочу навестить вашу родню…

Три дня длилось наше путешествие по воде — сперва через Южно-Китайское море, потом вверх по реке в район Себуяу. Последнюю ночь мы провели в даякской деревне неподалеку от Плаи. Там удалось найти проводника-ибана по имени Бакар, который взялся показать нам лес, где недавно видели оранг-утанов.

Но первая вылазка прошла неудачно, мы ничего не обнаружили. На склонах гор вокруг Букит План нам не попалось ни одного следа, ни одного старого гнезда. Мы возвратились в Пендаван и направились в верховья реки Туба.

Большие участки леса в этом районе в прошлом веке расчистили под посевы. Мы нашли остатки старой деревни. Среди свежей поросли торчали сваи, на которых некогда стоял длинный дом. На земле подле свай лежали осколки старинной китайской и европейской посуды.

Нас порадовало, что некоторые из дурианов, посаженных прежними поселенцами, плодоносили. Дело в том, что плоды дуриана — этакие шиповатые футбольные мячи — составляют любимое блюдо оранг-утанов. Большинство деревьев были очень высокие, около тридцати метров, с редкой листвой.

Гаун показал рукой на одно из них.

— Гнездо. Всего несколько дней назад сооружено.

Гнездо оран-гутана в десяти метрах над землей.

В развилке, на высоте примерно десяти метров, виднелась кое-как сложенная из веток платформа. Листья еще не успели высохнуть.

— Листья на ветках такого гнезда начинают вянуть на третий-четвертый день, — объяснил Гаун.

Стараясь не шуметь, мы пошли дальше, причем внимательно слушали и смотрели, не мелькнет ли в зеленом лиственном шатре над нами пятнышко постороннего цвета. И на высоте около семи метров увидели еще гнездо.

— Пожалуй, стоит остановиться здесь и подождать, — тихо произнес Гаун. — Может быть, в гнезде кто-нибудь есть. Глядя вот так снизу, этого не определишь.

Стояла полуденная жара. Мы сели на землю и принялись наблюдать за гнездом. Никаких признаков жизни… Я вооружилась биноклем: ничего. Минут через десять я взяла фотоаппарат и подошла поближе к дереву, чтобы сделать снимок. Только вытащила экспонометр и прочла его показания, как неожиданный шум заставил меня замереть на месте. Сверху донесся шорох и треск, потом какое-то тявканье. А затем в густую листву нырнула могучая фигура, покрытая косматой каштаново-рыжей шерстью. Забыв про камеру, я стояла и смотрела с разинутым ртом. Подошел Гаун.

— Ты нарушила его дневной сон, — сказал он. — Лучше не преследовать его, пусть видит, что мы не замышляем против него ничего дурного. Сейчас он злой.