Крылов Владимир. - Чёрт красивый

И вот уже – прыг-скок и на месте; прижался, как и в прошлый раз к тёплому Степану Никаноровичу, собираясь согреться, а затем уже и Лизавету к себе поманил. И она уж тоже раздеваться было начала, да тут стук в дверь.

— Кто там ещё? — испуганно спрашивает у неё Пушкин.

— Не знаю Александр Сергеевич, сейчас посмотрю.

— Не надо! — крикнул ей Пушкин, — Не надо смотреть!

Да было уж поздно, коли бросилась она к порогу, дверь отворила, а там вьюга, метёт зараза, а ещё и завывает – холод прямо по ногам пробежал, и снегом прямо в лицо.

— Кто здесь? — спрашивает она.

— Это я.

— Кто это я?

— Алексей Максимович Горький.

— Опять срать пришёл? — спрашивает она у него.

— Да нет, мне бы согреться – ног не чую.

— Не пущу! — твердо ему заявляет Лизавета, — Аль забыл, как в прошлую ночь ты свинья у нас бутылку водки стащил?

— Матушка, чёрт попутал, пусти, господом богом молю… Совсем замерзаю…

Сердечная была Лизавета, и в этот раз не смогла отказать она Алексею Максимовичу, пропустила в дом. А тот стоит перемороженный весь во льду, не живой не мёртвый, лишь усы снегом припорошённые шевелятся – трясётся весь, того и гляди – немножко оттает и на пол рухнет – когда гибкость приобретёт.

— А ну… — командует она, — быстренько скидывайте свои лохмотья и в койку!.. Там и согреетесь…

— Удобно ли матушка – зашевелил своими усами Горький…

— Удобно-не удобно, потом разберёмся, — она его уже и подталкивает, — Давайте быстрее Алексей Максимович, а то погибнете.

И вот уже в койке втроём лежат, с одного края Степан Никанорович голенький в сапогах, с другого Алексей Максимович тоже голенький в галошах, а по серединке Александр Сергеевич в ботинках – злой как собака, того и гляди – кого ни будь, да укусит. И главное, что рычит – словно пёс обиженный.

— Чудно! — произнесла тогда Лизавета Филипповна.

Ибо в первый раз слышала, как Александр Сергеевич рычать умеет.

Глава 25.

МУЖСКОЙ ТРЕУГОЛЬНИК.

Нет, совсем не на такое рассчитывал сегодня Александр Сергеевич Пушкин, мечтающий всего себя этой ночью подарить только ей одной – Лизавете Филипповне, и не более того. А тут на тебе – гораздо более получилось; никогда ещё Александру Сергеевичу не доводилось лежать вот эдак то – с мужиками, да ещё по серединке, да ещё с такими неадекватными.

И неизвестно, чем это всё могло закончиться; ибо Алексей Максимович ни с того ни с сего начал его облизывать; толи в виду проявления сексуального интереса, толи просто проголодался дедушка. Хотел было Пушкин выскочить из-под одеяла, послать всех на хер, и к жене своей возвратиться.

Да-да, вот просто плюнуть на всё, и обратно, мимо настоящего в прошлое к своей Наталье Николаевне возвернуться. А мысли прямо одна за другой:

«Да пускай уж лучше на дуэли меня застрелят – нежели в таком позорище участвовать…»

Да не тут-то было; ибо Горький уцепился сволочь, и не вырваться никак из его сухих объятий – а ещё усами шевелит зараза, и языком работает.

А вот теперь и думает Александр Сергеевич… Да какое там думает; просто на нервах всё – снова рычать начал, того и гляди всех покусает. А плюс к этому, ещё и в уме прикидывать продолжает:

«А куда Лизавета то пропала?.. Оставила меня тут одного – с двумя нетрадиционными… Ну дела…»

А Горький всё не унимается, всё продолжал облизывать Александра Сергеевича: конечно можно было и потерпеть, но уж больно щекотно это оказалось, ибо усы у Горького оттаяли, и прямо невыносимо от них. Вот тут-то и начал громко лаять Александр Сергеевич во все стороны; прямо как доберман-пинчер, или того хуже, как обычный Шарик, а потом уже и кусаться начал. Между прочим, Горького три раза укусил: за нос, в область промежности, и за попу; а тому хоть бы хны – перемороженный, ничего не чувствует.

И вместо того чтобы понять – несовместимость; сложил губы бантиком Алексей Максимович, да к щеке Александра Сергеевича присосался.

— Ах ты блядь старая! — прокричал на действие Горького Пушкин.

Да как начал руками размахивать, отвечая противодействием по морде усатой; в общем леща ему выдал, потом плюшку, и саечку сверху, да Горький всё ещё не накушается, ещё просит. Ну тогда Александр Сергеевич с койки спихнул буревестника, и провожая до дверей пинками из дома выставил в чём мать родила, а следом и лохмотья его выкинул.

И сам от себя не ожидал – что на такое способен.

Глава 26.

НУ НАКОНЕЦ ТО, СНОВА ОДНИ.