Патрик Уайт - Фосс

Впрочем, разве не этого мы ожидали, утешил себя немец.

Черты его истончились, бледно-голубые глаза прояснились еще сильнее, чтобы подкрепить свое видение фактами.

Однажды им навстречу попались черные, веселой толпой шагавшие по серой земле. Туземцы подошли, смеясь и показывая белые зубы. В отличие от своих сородичей в окрестностях зеленой долины, они приветствовали Дугалда и Джеки радостными возгласами. После обмена учтивостями тонкая вереница аборигенов снова потянулась в бескрайние просторы. Женщины несли сети и детей, мужчины шли налегке.

Уже после участники экспедиции узнали от Дугалда, что туземцы отправились поедать плоды банья-банья.

– Куда? – спросил Лемезурье, для которого эти хвойные деревья означали рай земной.

– Очень далеко. Черный ходьба, – ответил Дугалд, заметно опечалившись. – Много ночи спать.

И белые продолжили путь на запад, погрузившись в свой собственный сон и жуя в нем плоды мистического банья-банья.

Через несколько дней они подошли к холмистой возвышенности, заросшей акацией бригалоу, и жестокая реальность вмиг выдернула их плоть из объятий сна. Мулы принялись брыкаться. В непролазных дебрях молочные козы изранили вымя, и в потускневших глазах этих самых разумных животных ясно читалось, чем все закончится. На дальней стороне плато вроде бы виднелся ручей, точнее, череда луж, наполненных коричневой водой и тиной. Экспедиция устремилась туда со всей прытью, которую смогла развить. Если бы не проклятья и мастерство наездников, вряд ли они вырвались бы из колючей западни.

Как бы то ни было, двум особенно упрямым мулам удалось увязнуть в зарослях, и их пришлось извлекать совместными усилиями, таща за веревку и нахлестывая по крупу веткой. Одно из вьючных животных поранило копыто о сук. Кровь мешалась с грязью, мул демонстративно хромал.

Фосс подошел к животному с той небрежностью, которая рождается из отвращения – худой человек, обладающий железной силой воли, – и тут же очутился на земле, с еще более худым лицом.

При виде такого несчастья большая часть отряда впала в ступор, однако Пэлфримен быстро спешился и подбежал к главе экспедиции.

– Что случилось, мистер Фосс?

– Прямо в живот… Чертова скотина! – едва выговорил немец, кривя губы.

Тут как раз подоспел Джадд, страдальца подняли обратно на вершину склона и положили в тени зарослей, над которыми каторжник для верности натянул парусину.

Немец продолжал кусать губы и явно был не в силах произнести ни слова кроме как по-немецки, поэтому Джадд взял на себя смелость объявить привал, и они потратили несколько дней на лечение недужных: у больного лихорадкой Тернера случилось расстройство желудка, в котором он винил козье молоко, да и охромевшему мулу требовался уход.

Джадд споро обустроил лагерь. Услужливого Джеки он отправил за тинистой водой, велев начерпать ее в котелок жестяной кружкой. Дугалд раскопал корни деревьев и нацедил немного кристально-чистой воды. Вскоре все кое-как утолили жажду. Только животные были недовольны малым количеством доставшейся им грязной жижи; они стояли и глухо ворчали, опустив головы до земли и вынюхивая капли росы. Однажды вечером, когда боль стала понемногу отпускать и его желтое лицо чуть посветлело, Фосс послал за Джаддом и выразил ему благодарность.

– Я признателен вам за личное участие, мистер Джадд, и за доброту, – чопорно проговорил немец, все еще распростертый на земле как дышащий труп, глядя из-под полуприкрытых век.

– Человек делает то, что может, – ответил Джадд, который предпочел бы кошку о девяти хвостах этому бичу одобрения. – Кроме воды! – выпалил он.

Губы его искривило постыдное умиление. Ему действительно пришлось прокипятить в котелке с тиной тряпки, из которых он делал припарки на живот немцу. До удара копытом, расцветившим ее в шафран и пурпур, эта часть тела была цвета слоновой кости, очень худая и скрытая ото всех, поэтому каторжнику приходилось постоянно отворачиваться и смотреть вдаль, чтобы не вторгаться слишком глубоко в чужое личное пространство, неприкосновенность которого он вполне осознавал.

Фосс при подобных обстоятельствах чувствовал себя беззащитным и потому презирал все хвори; он презирал физическую силу, он презирал, хотя и втайне, даже то сострадание, которое учуял в помощи Джадда. Вряд ли его собственная сила от телесной слабости уменьшится. А вдруг благодаря состраданию сила Джадда возрастет?

Он неотрывно следил, как каторжник прикладывает ему к животу горячие тряпки, и теперь поблагодарил того за услужливость, все так же глядя из-под полуприкрытых век.