Патрик Уайт - Фосс

Однако миссис Боннер была полна решимости нести свой крест.

– Если с моей племянницей что-нибудь случится, – вскричала она, – я никогда себе не прощу!

Горничная ушла, и миссис Боннер словно приготовилась к дальнему путешествию: обложилась шалями и пледами, взяла книгу проповедей, за которую всегда хваталась при чрезвычайных обстоятельствах, и тут в комнату вернулся мистер Боннер. Он не мог усидеть один в превратившемся в пустыню доме. Не то чтобы это произошло внезапно или именно в ту ночь или только с мистером Боннером. Двое супругов поглядывали друг на друга в надежде на спасение и начали осознавать, что вся их жизнь – сплошная череда потерь. Оазисы привязанностей на время сделали эту пустыню вполне приемлемой, пока нестерпимый жар неразумия яростно не накинулся на их прибежища.

Боннеры сокрушенно вздыхали, думая о своем светлом ребенке, так безжалостно отнятом, и об этом темном, бледном создании, которое по-настоящему никогда им не принадлежало.

Ночью Лора Тревельян, отчаянно метавшаяся в постели, села, подалась вперед и наклонилась так близко, что лошадь ударила ее в лицо, резко подняв голову. Боль была поистине невыносимая.

– Наперсник! – вскричала она, стараясь не морщиться. – Мы оставили наперсник на месте прошлой стоянки…

Кое-как совладав с собой, она тихо проговорила:

– Не бойся. Я не подведу! Даже если иногда тебе этого хочется, я не подведу.

И снова, с неприкрытой радостью:

– Это твоя собака! Она лижет тебе руки! Какая сухая кожа… О, благословенная влага!

После чего блаженно заворочалась.

Подобные компрометирующие свидетельства привели бы в восторг Пэйлторпов и немало озадачили бы Боннеров, однако первых здесь не было, а вторые сникли, забывшись сном в креслах из красного дерева.

Отряд съехал по чудовищным базальтовым ступеням опустевшего дома Боннеров и отправился в путь. Иногда копыта лошадей высекали из зубчатых скал искры.

С тех пор как экспедиция распалась на две части, отряд Фосса, казалось, обрел невиданную легкость. Очевидно, так и должно было случиться. Те, кто остался под командованием немца, включая мальчика-аборигена, поражались исходившему от него свету. Они просто обожали его изможденную бородатую голову и ничуть не отдавали себе отчета в том, что это не более чем череп с догорающей внутри свечой.

В гармонии душ позабылось все, что могло умалить человеческое достоинство, – к примеру, эпизод с плотом или с пропавшим компасом. Все члены отряда, даже бедняга Гарри Робартс, постоянно разрывавшийся на части, были эманациями одного человека, своего предводителя. Черный мальчишка, впрочем, вызывал некоторые сомнения у всех, кроме Фосса. Более того, остальные не чаяли от него избавиться, чтобы наслаждаться своей тройственностью.

А вот мулы и уцелевшие лошади вполне заслуживали жалости, поскольку иллюзий не имели. Они смирились со своей судьбой, первые – мрачно, вторые – с терпеливым спокойствием, уже не ища несуществующей растительности. Если бы им позволили умереть, они бы так и сделали. Однако время от времени им перепадала пригоршня-другая надежды: то полоска серой травы на дюне из красного песка, то кровля со старых хижин аборигенов, которую они поглощали со стонами, потом долго стояли неподвижно, и на иссохших губах дрожали длинные, неестественные волоски. Животы их наполнялись, однако дни были все так же пусты.

Ночи же были, напротив, короткими и восхитительными и для животных, и для людей, поскольку дневные желания и устремления никого более не тревожили – люди отказывались от них ради дружбы, грез и астрономии, лошади – ради чистой радости бытия. Кроме Фосса никого не волновало, поднимутся ли из земли его кости, когда зеленая плоть, окропленная росой, выстрелит в ночь небесными побегами.

Отказавшись от палаток, ставить которые им было уже не по силам, трое белых жались друг к другу у костра. Похожие на ходячие скелеты лошади тоже искали утешения в близости и лежали, повернувшись к темноте обнажившимися хребтами, невдалеке от своих безрассудных хозяев. Все они в запахе пота и робкого тепла тел чувствовали некое единение.

Однажды Фосс поинтересовался:

– Ты не жалеешь, Гарри, что не отправился домой со своим другом?

– С каким другом? – мечтательно спросил парнишка.

– С Джаддом, конечно.

– Разве он мне друг?

– Откуда мне знать, если ты сам не знаешь?

Немец был отчасти зол, отчасти доволен.

Вскоре парнишка сказал, глядя в огонь: