Патрик Уайт - Фосс

Похоже, на помощь к Чэтти Уилсон не спешила ни одна экспедиция.

– А, я про нее слышал, – сказал доктор Бэджери. – Расскажите мне о Фоссе.

Он пристально смотрел на Чэтти, но Лора знала: в любой момент доктор готов обернуться и уловить ее душевное смятение.

– Мне самой не довелось с ним познакомиться, – ответила Чэтти и вдруг вспомнила: – Зато Лоре повезло!

И тогда доктор Бэджери повернулся, немного напрягшись, как делают все упитанные сорокалетние мужчины, и посмотрел на Лору с нескрываемой надеждой. Он ничуть не удивился бы любым откровениям из уст этой темноволосой молодой женщины.

Лора, глядевшая в сторону, краем глаза заметила его довольно густые брови.

– В самом деле? – спросил он.

Повисла пауза.

– Да, – помолчав, кивнула Лора. – Точнее сказать, мой дядя был одним из тех, кто поддержал экспедицию мистера Фосса.

– И что за человек этот немец?

– Не знаю, – ответила Лора. – Не могу судить о человеке по внешним признакам. Иногда, – добавила она, чувствуя себя изрядно пожившей, – любые признаки кажутся поверхностными.

– Лично я слышал о мистере Фоссе, – заметил корабельный врач, – вещи поистине невероятные.

– Несомненно, вы осведомлены лучше меня, – проговорила молодая женщина.

И тогда доктор Бэджери понял, что придется пригласить мисс Уилсон потанцевать, и она, за неимением других предложений, милостиво согласилась. Они спустились с помоста. Корабельного врача, мужчину славного, который писал нежные письма юным девушкам, чьи матери давно махнули на него рукой, закрутило в надрывном веселье польки – реки страданий ринулись на поверхность из глубин, где оставались до сих пор незамеченными, либо же о них не знал он один.

Потом к нему вернулось чувство долга.

– Вы знаете Уэверли? – спросил скачущий корабельный врач.

– О боже, конечно! Уэверли, – вздохнула мисс Чэтти Уилсон, приплясывая. – Я тут знаю все. Хотя есть места, куда можно не всем.

– Я был на днях в Уэверли, в саду судьи де Курси. Вы с ним знакомы? – осведомился корабельный врач, уже наслышанный о местных обычаях.

– Его жена – троюродная сестра моей тетушки.

– Неужели здесь все друг с другом в родстве?

– Почти. – Чэтти вздохнула. – Конечно, породниться можно не всем.

– Я был в Уэверли с Принглами. В этой компании оказалась и мисс Боннер с матерью.

– Белла, – сказала Чэтти, – прелестное создание. И такая милая. Она как никто заслужила свое счастье. Ей можно только позавидовать.

– И мисс Тревельян, – предположил корабельный врач.

– Лора тоже милая, – вздохнула Чэтти. – Но необычная. Лора умна.

Они продолжили танцевать.

И корабельный хирург снова лавировал в лабиринте подстриженных кустов в Уэверли. Он с первого дня понял, что предназначен для Лоры Тревельян, какова бы ни была причина ее тайных печалей. Они плыли по темным водам, и она отворачивала лицо, или же брели по зеленому лабиринту, в котором, как он знал из опыта, им не встретиться никогда.

Оставаясь на своем месте, Лора Тревельян наблюдала за ужимками толстого корабельного врача, размышляя о том, что вполне могла бы его полюбить, если бы их не разделяли моря опыта и музыки.

Танец закончился, и все зааплодировали первоклассной музыке, стуча горячими перчатками.

Находясь в шумной зале, Лора была сама по себе, но, поскольку уже перешагнула возраст боязни общества, она не пыталась его избегать. По залу с потерянным видом бродил всклокоченный Вилли Прингл, и наконец он прибился к ней.

– Не люблю я эти балы, а ты, Лора? – спросил молодой человек, забавно шевеля безвольным ртом.

– Сегодня ты выступаешь в роли хозяина, – добродушно ответила Лора.

– Господи, ну какой из меня хозяин? Не знаю, зачем я здесь.

Не осознавая, что так часто бывает перед тем, как тесто начнет подходить, мать Вилли имела привычку объяснять никчемность сына тем, что он слишком быстро вырос в ущерб своему здоровью.

– Возможно, со временем ты это поймешь и совершишь что-нибудь выдающееся, – предположила Лора.

– В конторе стряпчего?!

Совершить что-нибудь выдающееся Вилли боялся больше всего. В то же время компания старших девочек ему нравилась. Он предпочитал не столько говорить, сколько смотреть. Их присутствие порождало мистицизм, воплощавшийся в секретах и в молчании, в музыке платьев. В шатре их радужных жизней, будь то по углам бальной залы или на природе, под деревьями, сугубо формальная красота барышень сводила его с ума. Часто Вилли отворачивался от зеркал, которые не могли сохранить эти образы навсегда.