Патрик Уайт - Фосс

С наступлением вечера включили газовое освещение, в туалетных комнатах и буфетах закипела жизнь, повсюду засновали почтенные женщины в черном, расставляя предметы первой необходимости, кои могут понадобиться леди: одеколон, пастилки от кашля, безопасные булавки, иголки и нитки; для угощения гостей обоего пола подготовили самые разнообразные виды мяса от местных торговцев, в избытке, но без излишеств, всевозможные овощи, нарезанные самым замысловатым образом, бисквиты с кремом и желе, колышущиеся под шапками взбитых сливок.

И только комната комнат, бальный зал, оставалась пустой, пребывая в мистическом оцепенении, нарушаемом лишь шипением газа, пока из галереи не донеслись первые хрупкие ноты незримого оркестра. Тишина и ожидание давили на стены с такой силой, что едва не разорвали их изнутри, разбив вдребезги волшебные зеркала, развеяв золотую дымку и синие газовые глубины, разбросав повсюду драгоценные листья цинерарий.

Гости Принглов начали понемногу просачиваться внутрь, затем ручеек постепенно расширился и хлынул нескончаемой рекой. Явились все, кого звали, и даже те, кого, откровенно говоря, и позвать не могли. К примеру, с улицы забрело несколько пьяниц. Их бледные, одутловатые физиономии замаячили на берегах лиловых цветов, приведя в ужас или в ярость тех, кому давно удалось выдворить уродство из своей жизни. Порядок восстановили быстро. Слуги положили безобразию конец, выставив непрошеных гостей в ночь, из которой те пришли, и вскоре память о них померкла в блеске мундиров галантных морских офицеров и в дымке юных дев, обретавшихся по краям зала или скопившихся в прохладных уголках.

Заиграла музыка. Гости приготовились исполнить первые, продуманные фигуры танца.

Миссис Прингл, принимавшая гостей посреди искусно оформленных зарослей, выступила вперед, чтобы обнять своих дражайших друзей, Боннеров. Раздался внушительный лязг оникса о сердолик.

– Дорогая моя, – проговорила миссис Боннер, распутав сцепившиеся украшения, – должна поздравить вас, так сказать, с триумфом вкуса и праздничности!

В кои-то веки миссис Прингл расхотелось упрекать свою подругу в непунктуальности.

– Как-нибудь, при более подходящем случае, я вам поведаю, что именно нас задержало, – прошептала миссис Боннер, подмигнула и улыбнулась. Затем, повысив голос и придав ему довольно радостный тон, добавила: – Впрочем, судя по восторженным взглядам, задержка ничуть не сказалась на нашем прекрасном настроении!

Позже никто и не подумал напомнить ей о данном обещании – вероятно, леди порой уважают маленькие хитрости друг друга. Дело в том, что миссис Боннер, будучи уверена, что на фоне увядших цветов свежие бутоны привлекают больше внимания, всегда являлась на балы с опозданием.

– Белла так и сияет, – похвалила миссис Прингл, принимая свою роль.

– Белла сегодня хороша, – проговорила ее мать так, словно только что заметила.

– Ну разве она не самая прелестная девушка в Сиднее? – спросила миссис Прингл, умевшая быть щедрой.

– Бедный Сидней! – воскликнула Белла.

Временами она гримасничала как негодный мальчишка, и даже это ей прощалось. Впрочем, учитывая торжественность момента, она быстро вернулась на свое высокое белое облако.

– И Лора тоже, – любезно добавила миссис Прингл.

Потому что Лора Тревельян также была там.

Белла Боннер сразу же отправилась танцевать с мистером Принглом – уродливым мужчиной, пропахшим табаком, но весьма уважаемым за влиятельность и капитал. В тот вечер Белла нарядилась в атласное платье, которое было гармоничнее музыки и белее молчания, ибо при ее появлении умолкло большинство мужчин и даже несколько миловидных девиц. Поглощенные удивительным зрелищем, те, кто знал ее близко, не решались выставлять сей факт напоказ. Они думали лишь о том, как бы удержаться на своих прозаических ногах, и смотрели, как Белла движется в танце мимо них.

Еще там была Лора Тревельян.

Лора надела платье, которое потом никто не смог бы описать, даже если бы его очень попросили. Только после долгих размышлений и настойчивых расспросов, не вполне доверяя самим себе и своим неверным губам, некоторые отвечали, что платье, вероятно, было цвета золы или коры какого-нибудь туземного дерева. Разумеется, наряд ее ничуть не соответствовал ни одному из этих описаний. Мрачность впечатления создавалась благодаря серьезности лица обладательницы платья и несколько надменной посадке головы. Хотя отвечала она с приятной прямотой и простотой всем, кто осмеливался к ней обратиться, таковых было немного по причине зыбкой неизвестности, которую они чувствовали, но не могли в нее проникнуть, или хуже того – начинали подозревать, что темнота есть и в их собственных душах. И тогда они принимались оглаживать свои лица, взбивать розовые или голубые наряды перед зеркалом, прежде чем снова ринуться в сумасшедший вихрь незримой музыки. Эти мелкие цветочки смотрелись лишь в общем букете.