Михаил Серегин - Танец гюрзы

– Где этот ассистент? – спросила Полина, вынимая сотовый телефон. – Как его зовут?

– Владимир Сергеевич, – ответил Шевцов.

– А фамилия?

Через несколько минут высокий, сутулый седой мужчина лет пятидесяти вошел в белоснежную операционную, где в кресле уже растянулся Кириллов. Шевцов сидел за столом и что-то угрюмо писал.

Чуть в стороне на кушетке сидела Полина и рылась в своей сумочке. Пистолет лежал рядом и сразу бросался в глаза: серебристая «беретта» так называемой «дамской» модификации – небольшой, умело примененный к нежной женской руке пистолетик. Впрочем, такой же смертоносный, как и его «мужские» аналоги.

– Борис Миронович, – заговорил ассистент высоким, чуть надтреснутым голосом, – я не понимаю, в чем дело. Почему на входе какие-то молодые люди подозрительного вида? Почему они меня обыскивают, как будто я киллер какой-то?

В этот момент он увидел пистолет, лежащий у колена Полины, и невольно осекся.

– Так надо, Владимир Сергеевич, – оторвавшись от бумаг и сощурив глаза на ассистента, проговорил Шевцов. – Заходите. Только ничему не надо удивляться. Все исключительно в целях безопасности.

Вероятно, за свою долгую врачебную карьеру у Владимира Сергеевича выработалась ценная привычка ничему не удивляться или, по крайней мере, не проявлять свое удивление.

Шевцов встал.

– Ну что, Владимир Сергеевич, приступим?

Полунин вымыл руки и аккуратно, палец за пальцем, протер их спиртом, а потом отрывисто произнес:

– Я готов.

– Анестезия, – коротко проговорил Шевцов, и в его руках оказался шприц.

Он уже поднес его к руке Кириллова, как тот вдруг придержал кисть хирурга и внятно произнес тому в лицо:

– Только без фокусов, Боря.

Шевцов сухо кивнул и вонзил иглу в локтевой сгиб Ивана Андреевича.

Стоящий рядом с ним Владимир Сергеевич бросил быстрый взгляд на Полину: она сидела, широко раскрыв подернутые зеленоватой влажной дымкой глаза, и неотрывно смотрела на лежащего в кресле Кириллова.

А с тем происходило что-то странное.

Ноздри его расширились, он судорожно втянул воздух, словно пытаясь уловить летучий запах смерти, которая только что вошла в его жилы через тонкую иглу анестезионного шприца. Потом брови его сломало слепое, будоражащее подозрение, он приподнялся с операционного кресла и бессмысленно посмотрел на Бориса Мироновича.

– Ах ты, сука, – пробормотал он и упал в кресло.

Полина схватила пистолет и, вскочив, прицелилась в Шевцова.

– Ты что... ты что ему ввел?

Лицо ее пылало, волосы разметались по щекам, а в голосе промелькнули первые истерические нотки, которые в сочетании с зажатым в ее тонких аристократических пальцах пистолетом звучали просто угрожающе.

Владимир Сергеевич протестующе поднял руки и медленно проговорил:

– Простите, леди... вероятно, тут какая-то ошибка...

– Ошибка? – звонко бросила та и, подскочив к Шевцову, ткнула пистолетом ему в лоб. – Ошибка? – Она посмотрела на слабо шевелящегося Кириллова, который остекленевшими глазами, разъехавшимися в разные стороны, как при сильном расходящемся косоглазии, бессмысленно таращился перед собой.

Вероятно, такой же не замутненный смыслом взгляд бывает у новорожденных.

– Такой взгляд бывает у новорожденных, – каким-то новым голосом произнес Владимир Сергеевич и пригладил седые бачки, – древние римляне называли это tabula rasa. Чистая доска, на которой можно писать все, что угодно. Все, что угодно.

В ту же секунду дверь распахнулась и вошел высоченный мужчина с «ТТ» в правой руке. Он тяжело дышал, словно перед этим пробежал вокруг клинического корпуса раз эдак восемнадцать, и был сильно бледен. Эта пепельно-серая бледность угрожающими пятнами проступила сквозь его смуглую кожу и в сочетании с лихорадочно горящими темными глазами выглядела по меньшей мере впечатляюще.

Едва прикрытая, инстинктивно-животная угроза была разлита во всех жестах и порывистых движениях этого человека.

Это был Афанасий Фокин.

При виде его Полина слабо вскрикнула, пистолет в ее руке дрогнул, и в ту же секунду ассистент Шевцова перехватил его и вырвал у молодой женщины. Потом швырнул на пол и произнес:

– Заходи, Афоня.

Ассистент снял седой парик, отклеил седые бачки и, подойдя к раковине, несколькими энергичными движениями смыл грим, а затем вынул колор-линзы, меняющие цвет глаз.

И когда он повернулся к Полине, она с ужасом увидела перед собой холодное чеканное лицо и серые глаза Владимира Свиридова.