Михаил Серегин - Танец гюрзы

Полина качнулась вперед, словно ее кто-то легонько подтолкнул в спину, и начала говорить.

Кириллов отставил от себя даже коньяк, что само по себе было делом из ряда вон выходящим: настолько интересен был рассказ молодой женщины.

Фокин в самом деле пытался смыть всю усталость и накипевшее тревожное недоумение наиболее часто культивируемым им методом – надрызгавшись до чертиков. Правда, организм, который в последние два дня стабильно получал дозы «сердца ангела» в еде (Полине несложно было делать это, благо Афанасий фактически жил у нее), плохо принимал алкоголь.

Правда, те небольшие дозы спиртного, которые со скрипом и скрежетом все-таки преодолели блокпост фокинской глотки, оказали на него воздействие, сравнимое разве что с эффектом от выжирания полутора литров водки почти без закуски на канонических похоронах деятеля саратовской администрации, перевернувшегося от возмущения в гробу. Фокин начал клевать носом, смахнул со стола тарелку с салатом, которая угодила на брюки сидящего по правую руку от него банковского служащего.

Тот – тоже пьяный – скоропалительно решил было вывести Афоню из состава почетной делегации гостей и препроводить на улицу или на второй этаж, где обстоятельно и с расстановкой начистить ему морду.

В ответ Афанасий громыхнул чудовищное ругательство. Свиридов развел молодцов и сам предложил Полине отправить Афоню на заслуженный отдых – домой или лучше наверх, в один из апартаментов.

Полина так и сделала, тем более это было необходимо для исполнения столь виртуозно разработанного плана.

Она отвела шатающегося Фокина наверх и уложила на кровать. Фокин находился в пьяном недоумении не более десяти минут. Могучий организм даже с ослабленным иммунитетом легко поборол опьянение, вызванное совсем небольшой дозой спиртного.

Симптомы фокинского опьянения один к одному повторяли состояние какого-нибудь зеленого юнца, наглотавшегося дешевой шипучки на спирту, которая в нашей торговле с успехом выдается за шампанское. Юнец нажрался, голова пошла кругом, ножки повело в разные стороны – но вскоре все пришло в норму так же спонтанно, как разладилось.

Полина дала выпить Афанасию отрезвляющего коктейля, где содержалась довольно приличная доза «сердца ангела», которую организм отца Велимира, уже подготовленный двухдневным отравлением, принял легко и без видимого эффекта.

Фокин поднялся и угрюмо взглянул на Полину.

– Странно, – сказал он, – выпил немного, а отключился...

Его лицо было мертвенно-бледным, зрачков почти не было видно, как у зомби, а голос был глухим, сырым и надтреснутым: даже Свиридов не узнал бы сейчас голоса и интонаций своего друга.

– Смотри на меня, – сказала Полина.

Фокин покорно поднял на нее стекленеющий взгляд и чуть подался назад, словно его несильно толкнули в грудь.

Потому что в его сознание, как ломающий все вихрь, как каток асфальтоукладчика, ломающий и подминающий все под себя, ворвался немигающий зеленый взор Полины Знаменской – два луча, пронизанных непоколебимой, могучей волей, и источающие их два болотца мутной зеленоватой влаги, таящихся в нежном лице женщины, сейчас казались Фокину двумя озерами мироздания, по которым, подобно мелкой ряби по воде, кружила одна беспощадная истина, за пределами которой ничего быть не могло.

Все, что скажешь, повелительница. Все, на кого укажешь пальцем.

Ничто меня не остановит.

Сознание быстро гасло, вручая бразды правления над могучим и оттренированным телом первородным рефлексам, безошибочному, магнетическому животному инстинкту.

Со стороны это выглядело довольно забавно: огромный верзила с мутным взглядом, скорчившись, как полупарализованная горилла, и опустив руки вдоль тела почти до земли, понуро вжался в низкий диванчик, а перед ним на корточках сидит молодая женщина и, не отрывая от него неподвижного взгляда – вероятно, исполненного презрения к прожигателю жизни, – что-то выговаривает ему: дескать, как ты дошел до жизни такой, скотина.

Такое впечатление создалось бы у любого гостя, который сознательно или по ошибке зашел бы в номер.

Если бы он только мог знать, как видимое не соответствовало действительности!

Фокин плохо слышал, что говорила ему Полина: информация закладывалась в мозг, словно минуя барабанные перепонки, – напрямую. Конечно, это не было так, но его восприятие было настолько искажено дозами психотропного яда и этим властным взглядом, от которого нет сил оторваться, что он не понимал этого.