Виктор Улин - Хрустальная сосна

Но я почему-то не испугался, только удивился и подумал - неужели*я*в самом деле могу быть хоть чем-то привлекателен для девочки-подростка?!… И почему ей, которая должна согласно возрасту, проявлять максимализм во всем, что касается внешности, не внушает отвращения мое физическое увечье?

И занятия продолжались. Но отношения принимали все более доверительный характер. Ей понравилось угощать меня кофе за компьютером. Иной раз, забывшись и совершенно отключась от реальности, я просил принести рюмку водки. Она безропотно наливала и несла мне на блюдечке. С кусочком сыра или еще какой-нибудь, на ее взгляд найденной, закуской. И тоже это казалось*нормальным* и совершенно естественным в наших неестественных отношениях. Незаметно мы стали разговаривать с Женей о жизни. Именно от нее я услышал все перипетии неудачных Катиных замужеств. Узнал также, что сейчас у матери роман - точнее, даже не роман, а уже совершенно конкретный гражданский брак с заместителем совета директоров банка, где она работает. Что Катя живет в основном у своего нового мужа, их прежняя квартира закрыта, а Женя переселилась к дедушке с бабушкой. Я понял, что до этой хорошей, умной и развитой девочки сейчас абсолютно никому нет дел. Как, впрочем, не было почти никогда в жизни: разведясь с первым мужем, Катя сразу бросила дочку на руки родителям, и фактически оставила там до сих пор. Ее, конечно, одевают, кормят, покупают дорогие украшения и дают кучу денег на карманные расходы, но в остальном она всеми покинута и не получает никакого внимания. Ведь как бы ни любили ее дед и бабка, но менталитет позапрошлого поколения не может дать ничего, кроме вреда растущему существу конца двадцатого века… И встречи со мной заменяют ей вообще все нормальное общение. Я стал жалеть ее. И старался, сколько мог, подарить какое-то тепло, которого ей не хватало в своей непутевой семье. А время шло. И я чувствовал, что Женя все сильнее привязывается ко мне. Я внушал себе, что это все-таки привязанность дочери к исчезнувшему отцу, не больше. Тем более, она сама, по моему молчаливому согласию, стала называть меня дядей Женей. Но знал, что обманываю себя.

Что играю в опасную игру, поскольку в какой-то момент совершенно точно осознал, что давно отношусь к девочке Жене не как к ребенку, а как к маленькому существу женского пола, заключенному пока в детскую оболочку.

Это, конечно, было смешным.

Но порой она подходила ко мне, сидящему перед монитором, и рассматривая что-нибудь, наклонялась низко, задевая меня своими волнистыми волосами. По-детски невинно опиралась сзади на мое плечо, и я чувствовал на своей щеке ее чистое дыхание… В такие минуты я нечаянно забывал о своем возрасте и казался сам себе Жениным ровесником, у которого впереди еще целая жизнь, и… Тут я рывком приходил в себя и запрещал думать дальше.

Да, игра была опасна. Я не хотел заменять девочке общение со сверстниками и вообще весь остальной мир. Я боялся ее растущей изо дня в день привязанности.

Умом я понимал, что наши встречи надо немедленно оборвать под каким-либо предлогом типа моей долгой командировки, а потом не возобновлять в надежде, что за время Женя отвыкнет от меня и жизнь ее пойдет нормальным образом.

Но… Но я все собирался и никак не находил в себе сил. Потому что в какой-то момент вдруг сам с удивлением понял, что на всем свете кроме Жени не осталось ни одного реального и действительно близкого существа, которому бы я был рад, и которое было бы радо в ответ самому феномену моего существования… И не важным виделся бесспорный факт, что наша взаимность в принципе никогда не могла стать истинными отношениями мужчины и женщины - смешным казалось даже называть по-настоящему женщиной пятнадцатилетнюю Женю - важно было, что мы испытывали радость и тепло, будучи рядом. А ничего большего, если признаться честно, мне уже и не требовалось…

Поэтому сегодня, скрепя сердце и чувствуя, что все-таки допускаю некоторую ошибку, я пустил ее в свой дом.

И сидел сейчас перед ярко кричащим телевизором, ожидая, пока она переоденется за белой дверью моей спальни.

- …А вот и я, дядя Женя!

Я поднял голову. Переодевшаяся, подкрасившаяся и благоухающая Женя вошла в гостиную и нерешительно остановилась у порога. В неимоверно короткой юбке, едва высовывавшейся из-под узкого зеленого пиджачка, с распущенными волнистыми волосами, в неизвестно откуда взявшихся туфлях на высоком каблуке, покачиваясь на своих длинных, тонких но сильных ногах, сверкающих юно и золотисто, она напомнила мне молодую, упрямо тянущуюся вверх сосенку, приткнувшуюся на опасном краю обрыва…