Майкл Мэнсон - Три Петуха И Милость Митры

Один против двадцати! Ха! Ради такого развлечения стоило постеречь три ночи хирталамосов курятник! Даже два курятника - с курами и с купеческими женами! Но, само собой, за хорошие деньги!

Конан еще раз подмигнул петуху, взиравшему на него с прежней яростью и подозрением, и сказал:

– Ладно! Я согласен, достопочтенный. Теперь поговорим о плате.

– Пять золотых в ночь, - быстро произнес купец.

– Хмм… Десять!

– Десять… Большие деньги, сын мой! Дорого!

– Милость Митры стоит дороже.

– Тут ты прав, - Хирталамос на мгновение призадумался, улыбаясь каким-то своим мыслям, потом решительно взмахнул рукой: - Хорошо, пусть будет десять!

– И еще по десять за каждую голову, если мне придется поработать мечом. Десять монет за одного мерзавца из шайки Сагара - вполне приемлемая цена, клянусь Кромом!

– Согласен, - сказал Хирталамос, тяжко вздохнув.

– Еще - кувшин вина в ночь. Аргосского!

– В вине недостатка не будет. А прикажу слугам.

– Прикажи. Теперь насчет денег…

– Что насчет денег? - встрепенулся купец.

– Половину - вперед, - уточнил Конан.

Хирталамос, сдвинув тюрбан на лоб, почесал в затылке.

– Половина - это сколько, сын мой?

Теперь задумался Конан, погрузившись в сложные расчеты.

– Ну, двоих-то я всяко уложу, - сказал он наконец. - Так что с тебя, почтенный, двадцать пять кругляшей.

Они ударили по рукам и направились к дому, провожаемые воинственными воплями офирских петухов. Когда Конан шагал мимо женского покоя, шелковые шторы чуть раздвинулись, и три пары прелестных очей впились в его лицо. У белокурой Лелии глаза были голубыми, как летнее небо над Гандерландом; у черноволосой То-Ню - темными, словно кхитайский агат; что касается рыжей Валлы, местной заморанки, то очи ее сияли чистым изумрудом.

Конан хмыкнул, подумав, что в сей курятник тоже стоит заглянуть. Ночи в Шадизаре были долгими, и он надеялся, что поспеет повсюду.

Много ли времени нужно льву, чтоб выпустить кишки двадцати шакалам?

Тем же днем, ближе к вечеру, киммериец сидел в таверне Абулетеса за кружкой кислого вина. Разумеется, сей напиток не шел ни в какое сравнение с аргосским, но Конан не сомневался, что завтрашней ночью аргосское от него не уйдет. Как те три купеческие жены!

А пока что он неторопливо цедил кислятину, поглядывал на туго набитый кошелек, лежавший у правого локтя, и размышлял о всякой всячине. Например, о том, куда направиться после ужина: или в свою берлогу в лабиринтах Пустыньки, шадизарского воровского квартале, или в один из развеселых домов с красотками, где за ночь можно было спустить все золотые Хирталамоса, или на промысел - скажем, к тому же Гиндорусу, торговцу шелком, к караванщику Кадкуру либо к самому благородному Пирию Фламу, счастливому владельцу Ниделрага Неутомимого.

Кубок его почти опустел, когда в таверну ввалились четверо заморанских молодцов, один другого страшнее. Первому милосердный топор немедийского палача сохранил голову, лишив ее, однако, ушей; второму в Бритунии выбили глаз и располосовали ножом щеку; третьему вырвали ноздри - так в Туране каралась попытка украсть овцу. Что касается четвертого, то он пока свел близкое знакомство с оспой. Этот тощий рябой заморанец и был главарем, тем самым Сагаром, вступившим на службу к конкуренту почтенного Хирталамоса. Конан, одарив его угрюмой ухмылкой, решил, что соперник появился у Абулетеса не зря; видать, уже что-то разнюхал и захотел удостовериться в своих подозрениях.

Усевшись в десяти локтям гот киммерийца, Сагар грохнул кулаком по столу и гулким басом, неожиданным для такого тощего человечишки, проревел:

– Эй, Абулетес, гнилая крыса! Жратвы и вина! Только не пытайся подсунуть нам ту собачью мочу, которой провоняла половина твоих бочек!

Три заморанских головореза расхохотались, а Конан скривился. Сагара Рябую Рожу он не любил и полагал, что собачья моча вместо доброй выпивки будет тому в самый раз. А еще лучше - ослиная! От всех ослов, что пасутся на землях Пирия Флама!

Тем временем на столе перед компанией Сагара возникли блюда с дымящейся бараниной и с жаренными на вертеле курами; за ними появились кружки с вином - точно таким же, как у Конана. Безухий и Рваная Ноздря, вытащив длинные заморанские кинжалы, приступили к жаркому, Кривой жадно ухватил курицу, а Рябая Рожа потянулся к чаше, желая, видно, смочить глотку, скользнув взглядом по тугому кошельку у локтя Конана, затем с ехидной усмешкой уставился на киммерийца, будто увидел его только сейчас. Разумеется, то было неуклюжее притворство, так как такого исполина с мечом в четыре локтя длинной не заметил бы только слепец.