Майкл Мэнсон - Три Петуха И Милость Митры

Хирталамос щелкнул засовом и отворил калитку, за которой начиналась дорожка, огражденная с обеих сторон. Хозяин и гость, провожаемые гневным шипеньем петухов, направились по ней к широким, распахнутым настежь воротам. Сквозь них можно было оглядеть внутренность желтокирпичного строения - сотню кур, расположившихся за перегородкой слева и мирно сидевших в корзинках-гнездах, и тянувшиеся справа деревянные насесты для петухов. Посередине оставалось довольно обширное пространство, разгороженное на клетки-загончики; здесь же, неподалеку от входа, стояли чугунная печь и топчан с толстыми шерстяными кошмами.

Купец с гордостью обозрел птичье царство, и черты его, как показалось Конану, враз переменились: зубы блеснули в улыбке, морщины на лбу разгладились, щеки порозовели - словно в этом месте он ощущал некое умиротворение и благостную надежду.

– Вот! - задрав бороду вверх, Хирталамос величественным жестом вскинул руки. Полы его халата распахнулись, белоснежный тюрбан съехал на затылок, глаза же, доселе выцветшие и равнодушные, вдруг вспыхнули - точь-в-точь как у бродивших в загоне петухов.

– Вот! - повторил купец, в упоении потрясая сжатыми кулаками. - Вот!

Лицо его сияло; казалось, еще немного, и он начнет творить молитву всем богам сразу. Но Хирталамос безмолвствовал, будто слова не могли выразить всю торжественность момента, всю важность происходящего. Впрочем, Конан уже и сам догадался, что именно предстоит ему охранять. Брови киммерийца поползли вверх, рот растянулся до ушей; не выдержав, он фыркнул и пробормотал:

– Клянусь печенью Крома! Никак, ты желаешь, чтоб я три ночи просидел в твоем курятнике? И готов платить за это золотом?

– Курятник? - переспросил купец. - Сия обитель священных существ, сын мой, не курятник, а воистину преддверие чертогов Митры! Все солнечные птицы тут дороги, все хороши, но главное сокровище - Фиглатпаласар Великолепный, коего должен ты беречь и хранить три ночи пуще зеницы ока своего! - Хирталамос протянул руку, указывая на петуха, что сидел в отдельном загончике, за чугунной печкой. - Фиглатпаласара доставили мне только что из офирской столицы Ианты, и воистину он - петух среди петухов! Цена ему - тысяча золотых, и лучшего бойца еще не видел Шадизар. Разумеется, если не считать тебя, ятаган гнева, - купец почтительно склонил голову в сторону Конана.

Несколько мгновений киммериец размышлял, не является ли насмешкой это сравнение с петухом, но глаза Хирталамоса горели таким неподдельным восторгом, что об иронии и речи быть не могло. Решив, что почтенный старец слегка повредился умом, Конан сунул ладони за свой широкий пояс, расправил плечи и принялся разглядывать драгоценного офирского петуха. На вид этот Фигля Великолепный ничем не отличался от своих собратьев, бродивших по двору: так же царапал подстилку когтями, выгибал шею, тряс гребешком и глядел злобно. Однако, несмотря на эти боевые курбеты и отличную упитанность петуха, Конан никак не мог поверить, что за него отдали такие деньги. Тысяча золотых! Великий Кром! Да это же целый сундук с монетой! Цена десяти боевых жеребцов, самых породистых, самых резвых и быстрых! Похоже, достойный Хирталамос и впрямь лишился разума!

– Я вижу, ты поражен, сын мой, - произнес купец, не спуская восхищенного взора со своего сокровища. - Но вспомни, что через пять дней, считая с нынешним, начинается священный рахават. Ты недавно в Шадизаре и, я полагаю, еще не знаешь, чем знаменит сей светлый праздник?

Конан пожал могучими плечами и презрительно сплюнул - прямо на решетку, за которой в боевом раже бесновался Фиглатпаласар Великолепный.

– Чем знамениты все святы праздники? - буркнул он. - Одни, жрецы-хитрецы, бью поклоны; другие, дурни, несут монету хитрецам… Ну, а люди вроде меня стригут и дурней, и хитрецов! Вот и все, клянусь кишками Нергала!

– Не поминай злого демона, сын мой! Не поминай, когда мы говорим о рахавате! - купец всплеснул пухлыми руками. - Пусть Нергал пребывает в царстве смерти, на Серых Равнинах, и не тревожит наши сны… Вот и все о нем! Я же поведаю о шадизарских обычаях, кои тебе, доблестный муж, пока что неизвестны. Так вот: справляют у нас два великих праздника - ракабор, благословенный хитроумным Белом, покровителем тех, кто живет торговлей и воровским ремеслом, и рахават, когда чествуют светлого Митру, Подателя Жизни, Отца Всего Сущего. В ракабор выпускают гончих псов Бела, чтобы обежать вокруг городских стен, дабы стояли они незыблемо и прочно; во время же рахавата бьются у святилища Митры петухи - бойцовые птицы офирской породы, коих ты видишь перед собой. И ты, конечно, уже заметил, что оперенья у них алое и золотое, хвосты изогнуты серпом, а в глазах горит пламя - и по всем этим признакам, и по многим другим, о коих я не буду сейчас толковать, считаются эти петухи посвященными Солнцу, Светлому Оку Митры. Победительно же боев в честь рахавата превращается в драгоценный сосуд, средоточие всех божественных милостей, созданием священным и почитаемым, ибо он - избранник Подателя Жизни! Понимаешь, сын мой?