Майкл Мэнсон - Ристалища Хаббы

Тот, кто отправляется из Стран Запада в Страны Востока, не минует Хаббы, розовой жемчужины в оправе изумрудных садов.

Велик мир, а дальних дорог в нем немного. Две деревни, меж коими половина дня пути, могут соединяться сотней тропинок – тремя десятками, что ведут через лес, тремя десятками, что проходят по лугам и полям, еще тремя десятками, что вьются среди холмов; да еще главным трактом, да обходными дорожками, да рекой, по которой плыви себе хоть у левого берега, хоть у правого. Если же путь далек – по настоящему далек, я измеряется не днями, а месяцами – то особого выбора страннику не будет. Для тех же, кто хочет попасть из Шема либо Аргоса в Кхитай, есть только две возможности: или тащиться с верблюжьим караваном на юго-восток, в Иранистан, к берегам Южного океана, и потом долго плыть на корабле, огибая Вендию и Камбую; или отправиться в Аграпур, туранскую столицу, пересечь море Вилайет и двигаться дальше к восходу солнца по Великому Пути Нефрита и Шелка. Великий же Путь начинался в Хаббе, а потому ни один странник не мог ее миновать.

Не миновал и Конан. Правда, в Кхитай он не собирался, но дорога его лежала на восток, через гирканские степи, что раскинулись за Вилайетом до берегов Лемурийского моря. Где-то посередине бесконечного торгового тракта, соединявшего Хаббу с пограничными кхитайскими крепостями, лежала страна Меру, а не доходя ее – города Селанда и Дамаст, с двух сторон прильнувшие к жаркому и почти безводному плоскогорью Арим. От Дамаста Конану надо было свернуть на север и пробираться степями да пустынями к горному хребту, замыкавшему гирканские пределы и хранившему степь от полярных льдов и холодных снежных вьюг. В сих горах, на склоне погасшего вулкана, обитал, по слухам, некий старец, взысканный богами, Учитель воинских искусств и пестун воителей Митры. Воители же эти бродили по земле от Западного океана до Восточного, от ледяных равнин Ванахейма до джунглей Вендии и Зембабве, искореняя именем Светлого Бога зло, карая несправедливость, защищая обиженных и слабых. А чтоб никто не мог противиться оным искоренениям и карам, даровал великий Податель Жизни слугам своим несравненное боевое мастерство и власть над молниями – так что они могли опереться в своих деяниях и на силу меча, и на огненную мощь, обращавшую в прах скалы, стены крепостей, закованных в броню воинов и злобных чародеев. Проведав о том, Конан пожелал и сам приобщиться к избранникам Митры, но, чтоб узнать секрет власти над молниями, надо было сперва найти престарелого Наставника. Это и являлось целью его нынешних странствий.

Конан пробирался на восход солнца от аргосских берегов, через Асгалун и Эрук, пышные и богатые города Шема. Путь его был долог и непрост, ибо сопровождался как кувшинами выпитого вина, так и разбитыми лбами всевозможных бездельников, то и дело натыкавшихся на кулаки киммерийца – в то время, как руки их тянулись к его кошельку. Тем не менее, Конан благополучно преодолел границу между Шемом и Тураном, и быстрый жеребец пронес его через пустынную местность, доставив к самым воротам Замбулы. Вскоре он добрался до широкого, мутного и быстрого Ильбарса, а переправившись через речной поток, миновал крупный город Самарру и через два дня достиг стен Аграпура, великолепной туранской столицы и резиденции владыки Илдиза Туранского.

Надо отметить, что в Замбуле, Самарре и Аграпуре с путником не случилось ничего примечательного – то ли по причине изрядно отощавшего кошелька, то ли потому, что в сих местах, где киммерийцу доводилось и разбойничать, и служить в войске, и плавать на галерах контрабандистов, он держался поосторожнее. Во всяком случае, он больше не сорил деньгами, не пил вино кувшинами и не затевал драки в кабаках – а, прибыв утром в Аграпур и сбыв жеребца на базаре, вечером уже покачивался на палубе пузатого купеческого барка.

Стояла самая середина жаркого туранского лета; море было тихим и спокойным, как пруд, слабый ветерок надувал паруса, и корабль неторопливо полз на восток, к Хаббе, влача в своих трюмах расписную посуду и сукна, амфоры с вином и кипы хлопка, бронзовые котлы и бухты пеньковых канатов, грубое парусное полотно, седла, кожаные ремни, сапоги и расшитые бисером туфли. Не самый пустяковый товар, но и не очень дорогой; однако вилайетские пираты не брезговали и таким. Памятуя про них, Конан спал в полглаза и все время держал оружие под рукой. Ему приходилось разбойничать и в этих водах, но, случись лихим вилайетским молодцам наскочить на купеческий барк, вряд ли они вспомнят былого сотоварища. Скорей всего, не раньше, чем он уложит половину этих ублюдков, – думал Конан, ухмыляясь про себя.