Майкл Мэнсон - Три Петуха И Милость Митры

– Двадцать пять забери назад. Лишнего мне не надо. Потом, пересыпав монеты в свой кошелек, сунув его за пояс и ощущая приятную тяжесть золота, он сказал,

– Недешево тебе обошелся этот Фигля! Тысячу золотых, да еще мне больше трех сотен! Не стоит он таких денег, почтенный. Вот Нидерлаг - другое дело! По виду, тот был крепким бойцом.

– Был? - брови Хирталамоса изумленно приподнялись. - Как - был? Куда он делся?

– Сюда, - Конан похлопал себя по животу. - Что ж ты думаешь, я наведался к Фламу из-за одних хорьков да Рябой Рожи с его ублюдками?

Все еще с удивление тряся головой, купец проследовал к загородке и установился на сидевшего там петуха.

– Это не твой Великолепный, - предупредил Конан. - Пришлось подменить, чтоб не пришибли ненароком. Фигля там, - он махнул рукой в сторону восседавших на балках петухов. - Хочешь, поищем вместе.

Но Хирталамос только махнул пухлой рукой да улыбнулся. - Нет нужды, сын мой. Идем, я покажу тебе настоящего Фиглатпаласара Великолепного, красу и гордость Ианты! Идем, муж доблести!

Киммериец, ожидавший чего-то в этом роде, последовал за хозяином к фонтану, к носилкам и ящику. Сверху ящик был прикрыт частой бамбуковой решеткой, позволявшей заглянуть внутрь; в высоту он достигал половины человеческого роста и казался немногим меньше в ширину.

Склонившись над ним, Конан узрел крупного петуха, разительно сходного с покойным Нидерлагом. У этого, правда, гребень был целым, но перьев в хвосте осталось поменьше, на левой лапе белел давний шрам, а на боку, у крыла, имелась пролысина величиной с шадизарский медяк. Петух был явно утомлен путешествием, но глядел воинственно и грозно - хоть сейчас в бой! И Конан с невольной жалостью подумал, что в Шадизаре достойного соперника этому забияке уже не найдется.

– Вот! - сказал Хирталамос, с гордостью простирая руку к своему сокровищу. - Вот он-то и стоит тысячу золотых! Его в тайне привезли из Ианты в Аренджун, куда я и отправился с надежной охраной, оставив в клетке подменыша… - Тут купец встрепенулся, оправил бороду и с тревогой уставился на Конана. - Надеюсь, лев среди львов, ты не в обиде? Не думаешь, что я тебя обманул?

Киммериец пожал плечами.

– Кром! Мне все равно, какого петуха стеречь! За три ночи я съел троих, получил триста монет, выпил три кувшина вина и… - он прикусил язык, чтобы не сболтнуть о купеческих женах, и закончил, - мы в полном расчете, почтенный! Хочу лишь сказать тебе, что полакомиться этой тварью, - Конан хлопнул ладонью по бамбуковой решетке, - будет нелегко. Зубы обломаешь и челюсть свернешь! Дорогой петушок, да жилистый!

– Но все же я его съем, когда он одержит победу, - Хирталамос жадно уставился на своего петуха. - Схем и милость Митры пребудет со мной! Светлый бог дарует мне телесную крепость, удачливость в делах и любовь женщин! Не так уж мало, а? Ради этого стоит поработить зубами над жилистым петухом… как ты полагаешь, сын мой?

– Конечно, - с усмешкой согласился Конан, - конечно.

Он ощупал тяжелый кошелек у пояса, потом бросил взгляд в сторону женских покоев, на трепетавшую в окне занавеску, из-за которой взирали на него голубые очи Лелии, черные - То-Ню, изумрудные - рыжей Валлы. Возможно, один из съеденных киммерийцем петухов тоже являлся дарующим счастье избранником Митры - либо петухи тут были совсем ни при чем, а правили жизнью Конана судьба, рок и случай, столь же подвластные Солнцеликому, как все птицы, рыбы и звери, как все петухи на земле. И, по всемогущему ли случаю, по велению судьбы или по милости рока, но был Конан прежде и теперь крепок телом, удачлив в делах и любим женщинами.

Достойно ли это удивления? Нет, безусловно нет! Ибо Митра - мудрый властелин; если уж он пожелает явить расположение смертному, то не заставит его давиться жилистым петухом.