Майкл Мэнсон - Три Петуха И Милость Митры

В сумерках он залез на высокую стену усадьбы Пирия Флама, забрался без веревки и крюка, заполз как ящерица-геккон, цепляясь пальцами за камни, используя каждую трещину и щель. Плоская кровля птичника вплотную примыкала к стене, и Конан скользнул на нее, словно призрак, невидимый среди вечерних теней. Петухи - сторожкое и чуткое племя, но киммериец их не обеспокоил; под его ногами не скрипнула ни одна доска, ни единая черепица. Пригибаясь, он двинулся по крыше вдоль наружной стены, заглянув в несколько отверстий-продухов и залег у центрального, рядом с печной трубой. Отсюда он слышал и видел все - и Сагара с его подручными, кои сидели внутри, и стражников Пирия Флама, дежуривших снаружи, у дворцовых ворот.

О Фламе сейчас и шла речь внизу.

– Хозяин недоволен, - пробасил Сагар. - Плачу, говорит, деньги, отсыпаю звонкую монету, а толку с вас что с вшивых псов! Пьете, жрете - и все!

– Какой он нам хозяин, - прохрипел Кривой. - Мы - люди вольные…

– Кто платит, тот и хозяин! - оборвал сподвижника Сагар. - А Флам, протухшая задница, не скупится!

Сколько ж он им обещал? - мелькнуло у Конана в голове. Немалые деньги, судя по всему! Впрочем, сколько не дашь за божеские милости, все мало! В который раз ему припомнились речи Хирталамоса: мол, кто пообедает петухом-победителем, тот станет крепок, удачлив в делах и любим женщинами.

Рябая Рожа тем временем продолжал:

– Сегодня - последняя ночь, и, клянусь Белом, все должно пройти как по маслу! Отправимся, когда месяц будет в зените… Ты, Безухий, и т, Кривой, поведете людей. Заберетесь на стены с двух сторон и поразвлекайтесь с киммерийцем… хорошо поразвлекайтесь, чтоб он, козел прыткий, по всему саду бегал!

– А ты? - спросил Безухий. - Ты чего делать будешь?

– Я-то? Я запущу хорьков да пригляжу, чтоб ни единый петушок после них не кукарекал!

– Вот что, - сказал Безухий после недолгого раздумья, - лучше вы с Кривым развлекайте киммерийского козла, а я займусь хорьками.

Безухий потянулся к шевелящемуся мешку, но Сагар сильно стукнул его по руке.

– Слушай сюда и пасть не разевай! Забыл, кто тут главный? Для вас, крысиная моча, мое слово - слово Бела! А не хватит слова… - Рябая Рожа выдержал паузу, коснувшись ладонью клинка. - Будет, как я сказал! Вы поведете людей, я потащу хорьков! И вот что еще…

Он протянул свои длинные тощие руки и, обхватив затылки Кривого и Безухого, пригнув их поближе к себе; потом начал что-то вполголоса шептать. Что именно, Конан не разобрал, да и не очень интересовался, пребывая в полной уверенности, что ни один из трех бандитов из фламова курятника не выйдет. Момент для атаки был вполне подходящий: сейчас он видел прямо под собой три грязные шеи, три растрепанные макушки да две пары ушей.

Киммериец зацепил крюк о закраину продуха, сжал покрепче веревку и стремительно скользнул вниз. Попал он как раз туда, куда нацелился: уселся на плечи Сагару, стиснув ему шею коленями. Затем опустились два огромных кулака, и Безухий с Кривым в полном молчании стали валиться на землю. Конан аккуратно придержал их - так, чтобы никого не потревожить шумом упавшего тела. Рябая Рожа под ним сложился вдвое, но тоже не издавал ни звука - гранитные колени Конана не позволяли ему вздохнуть, не то что пикнуть.

Прошло некоторое время - вполне достаточное, чтоб осушить чашу с вином. Киммериец выпустил свою жертву, поднялся на ноги, бросил презрительный взгляд на лицо Сагара и усмехнулся.

– Был ты рябой рожей, а стал багровой, - буркнул он, осматривая внутренность птичника.

Тишина, покой, полумрак… Вроде бы молниеносная расправа с тремя бандитами никого не встревожила. Куры и петухи дремали, стража по-прежнему торчала у ворот, в дворцовых окнах не виднелось ни единой искорки света. Довольно кивнув, Конан вынул из кольца при двери факел и направился к задней стене, к клеткам.

Тут ему пришлось столкнуться с неожиданностью: избранных петухов было целых пять. Обеспокоенные светом, они сонно вертели головами, развевали клювы, топорщили перья и алые гребни. Эти гребни и привлекли внимание Конана: у четырех петухов они были мясистыми, сочными, налитыми кровью, тогда как у пятого от роскошного гребешка остался жалкий огрызок. Этот пятый был заметно покрупнее остальных, с очень острыми шпорами и клювом, какого не постеснялся бы им коршун; голенастые ноги его показались Конану на два пальца длинней, грудь - шире, а сверкание глаз - яростней, чем у прочих.

Но главное - хвост! Хвост! С обломанными и выщипанными перьями, лишившийся былой красоты и блеска, он все-таки воинственно реял над петушиной спиной - точь-в-точь как вымпел на копье бравого аквилонского рыцаря. Любой мог догадаться, что хвост сей принадлежит не бездельнику, что способен лишь топтать кур да клевать зерно, а великому дуэлянту, одному из лучших воинов петушиного племени, растерявшему в сраженьях перья и пух, но никак не боевой пыл и силу.