Георгий Катков - Февральская революция

Неудивительно, что Керенский, которому сама судьба назначила стать паладином революции, не желал иметь дела с малодушными и циниками. Когда в ночь с 27 на 28 февраля Родзянко решился, наконец, возглавить революционное движение, он явился в думский Комитет и объявил, что согласен, но при одном условии: "Я требую, - сказал он, по рассказу Милюкова, — и это особенно относится к вам, Александр Федорович, чтобы все члены Комитета безусловно и слепо подчинялись моим распоряжениям".14

Один только Керенский и протестовал против нелепого требования, которое выдвинул сам себя назначивший диктатор русской революции.

Керенский напомнил Родзянко, что он, в конце концов, заместитель председателя Совета рабочих депутатов и поэтому никак не может дать такого обязательства. Тот факт, что Родзянко особо выделил именно Керенского, по всей вероятности, был реакцией на арест Щегловитова, произошедший в тот же день.

Такие нежелательные попытки повлиять на Керенского в револю­ционной ситуации (как он это понимал) исходили не только справа, от Родзянко и думского Комитета, но и слева, от Исполнительного Комитета Совета. Как только ему предложили пост министра юстиции, на который первоначально прочили юриста, правого кадета В. Маклакова, Керенский попытался выяснить, как отнесется к этому Исполнительный Комитет Совета. Он поговорил с Сухановым, который ему объяснил, что этот вопрос обсуждался, что Исполнительный Комитет поставил его на голосование и что тринадцатью голосами против восьми постановлено было, что ни один представитель революционной демократии не должен пока входить в правительство. Суханов посоветовал Керенскому либо подчиниться решению Исполнительного Комитета, либо сложить с себя должность заместителя председателя и уже после этого стать членом буржуазного правительства. Суханов, очевидно, предпочитал последнее решение. Не удивительно, что революционное рвение Керенского и успех, которым пользовались у толпы его зажигательные речи, смущали Суханова, как, может быть, и других интеллигентов в Исполнительном Комитете. Переход Керенского из советского в буржуазный лагерь, на взгляд Суханова, мог сделать его безвредным. Но сам Керенский понимал положение совершенно иначе.

Вечером 2 марта, уже приняв пост министра во Временном правитель­стве, Керенский явился на заседание Совета, тогда уже выродившееся в подобие уличного митинга, на котором случайные ораторы выкрикивают в толпу все, что приходит им в голову, а толпа, пусть и уставшая, востор­женно аплодирует. По некоторым свидетельствам, официальная часть заседания только что кончилась, но присутствующим это было, видимо, не совсем ясно. Бледный и чрезвычайно возбужденный, Керенский взобрался на стол и попросил слова. Непонятно, кто дал ему слово, Чхеидзе или кто-нибудь другой из представителей Комитета. Речь, которую он произнес, имеет большое значение. Две различные ее версии опубликованы были в листке "Известия",15 который выпускала группа аккредитованных при Думе журналистов. В номере 6—7, помеченном 2—3 марта, речь приводится в иной версии, чем та, которая появилась в том же самом листке сутки спустя. Вторая версия опубликована в сборнике документов о Временном правительстве под редакцией Броудера и Керенского. Однако, мне представляется, что первая версия более точно воспроизводит атмосферу и что в ней сохранились безо всяких изменений некоторые признания, ценные для понимания особой позиции Керенского:

Товарищи, я должен сделать вам сообщение чрезвычайной важности.

Товарищи, доверяете ли вы мне? (Возгласы: "доверяем!"). В настоящий момент образовалось Временное правительство, в котором я занял пост министра юстиции. (Бурные аплодис­менты, возгласы: "Браво!"). Товарищи, я должен был ответить в течение пяти минут и поэтому не имел возможности получить ваш мандат до решения моего вступления в состав Временного правительства.

Товарищи, в моих руках находились представители старой власти, и я не решился выпустить их из своих рук. (Бурные аплодисмен­ты и возгласы: "Правильно!").

Я принял сделанное мне предложение и вошел в состав Времен­ного правительства в качестве министра юстиции. (Новый взрыв аплодисментов).

Немедленно по вступлении на пост министра я приказал освобо­дить всех политических заключенных и с особым почетом препро­водить из Сибири сюда, к нам, наших товарищей-депутатов, членов социал-демократической фракции Четвертой Думы и депутатов Второй Думы. (Бурные аплодисменты, переходящие в овацию). Освобождаются все политические заключенные, не исключая и террористов.