Георгий Катков - Февральская революция

Гучкова всю жизнь захватывала проблема модернизации русской армии, он был членом думской комиссии по бюджету армии и флота, поэтому при назначении военного (а временно и морского) министра выбор пал на него. Гучков считал себя пионером новейших достижений в военном деле. У него были обширные связи в офицерской среде, из которой он черпал информацию и помощь. Эта группа была известна под именем "младотурок", потому что одно время Гучков очень интересовался приемами совершенной ими революции. Содействуя армейской реформе, Гучков, конечно, натолкнулся на противодействие военного министра Сухомлинова. Гучков занимался травлей Сухомлинова в Думе, а позже, после смещения последнего, подстрекал назначить по его делу судебное разбирательство. Если у него были среди офицеров друзья, то были и враги. Краткое пребывание Гучкова на посту военного министра ознаме­новалось массовой чисткой командного состава армии; проскрипционные списки шли из канцелярии министра. В списки попали те, кто, по его мнению, либо был нежелателен политически, либо некомпетентен. Эти списки следует считать одной из главных причин упадка армии; по значению их можно сравнить только с Приказом № 1 и с большевистским науськиванием солдат на командиров.

Свидетельства о кратком пребывании Гучкова на министерском посту и его собственные воспоминания выдают какую-то раздвоенность. С одной стороны, он бесспорно принадлежал к крайне правому крылу Временного правительства. Он вместе с Милюковым пытался убедить великого князя Михаила принять престол. Он был убежденным и пламенным сторонником продолжения войны до победного конца и решительно сопротивлялся попыткам Временного правительства провести социалистическое законодательство до созыва Учредительного собрания. С другой стороны, все, что он предпринимал против распространения пора­женческих и подрывных идей в армии, было слабо и непоследовательно. Он раздражал руководителей Петроградского Совета авторитарностью тона и нежеланием с ними разговаривать, и при этом готов был делать им уступки даже тогда, когда отлично сознавал, что это пагубно отра­зится на боеспособности армии. Все время, пока он был министром, им владел полный пессимизм, здоровье его так быстро ухудшалось, что правительство часто вынуждено было собираться у его постели. Может быть, не совсем неправдоподобно будет объяснить тот беспорядок, который царил в душе Гучкова, сугубо индивидуальными особенностями его переживаний в дни революции. Петроградское народное восстание опередило тщательно готовившийся им дворцовый переворот. 2 марта у Гучкова еще мелькала мысль, что задуманное можно осуществить как бы в обратном порядке: вместо того, чтобы сначала добиваться отречения ненавистного и презренного императора, а затем провозгла­шать конец позорного, нестерпимого режима и начало новой эры, эры единодушных усилий правительства и народа на благо России, можно использовать петроградское восстание как средство, чтобы заставить царя отречься и избежать гражданской войны. Поэтому его разговор с царем стал как бы неким кошмарным искажением той встречи, на которую он надеялся и которую несомненно воображал в подроб­ностях. Хотя его и предупреждали, что революционная атмосфера Петрограда продолжает накаляться, он по возвращении отправился в железнодорожные мастерские, чтобы объявить о вступлении на престол императора Михаила II. Это чуть не стоило ему жизни, а к слову сказать - и акта об отречении, он чуть его не лишился. Из-за этого он опоздал к княгине Путятиной, у которой обсуждали, должен ли Михаил принять престол или нет. Усталый и выбитый из колеи, Гучков не очень ревностно поддерживал настойчивую просьбу Милюкова, чтобы великий князь вступил на престол.9

Как и Милюков, Гучков стал членом правительства, созданного той самой революцией, которую он хотел предотвратить дворцовым переворотом. Как и Милюков, он хотел подать в отставку после отре­чения великого князя. В своих мемуарах он утверждает, что остаться его убедил Милюков. Гучков ненадежный мемуарист, а Милюков этого его утверждения не подтверждает. После того, как он в конце апреля все-таки подал в отставку, политическая карьера Гучкова фактически кончилась, хоть он и продолжал заниматься политическими интригами до конца своих дней; эти интриги ни в коей мере не делали ему чести, а всем тем, кто так или иначе был в них замешан, принесли много горя.10

Посты государственного контролера и обер-прокурора Св. Синода отошли к двум представителям умеренно правого крыла Думы, Годневу и Владимиру Львову (ничего общего не имевшему с премьер-министром кн. Г.Е.Львовым). Вследствие своей правизны, они оба чувствовали, что положение во Временном правительстве очень неустойчиво. Стараясь по мepe сил исправить дело, они всегда становились на сторону левых членов правительства, иными словами - неизменно голосовали за каждое предложение Керенского. Годнев не оставил по себе заметных следов в истории Временного правительства. К сожалению, нельзя сказать того же о Владимире Львове, который всегда хотел стать обер-прокурором Св. Синода. Неудачу своих попыток добиться желаемого он приписывал пагубному влиянию Распутина и питал жгучую ненависть к тем представителям духовенства, которых подозревал в близости к нему. Революция осуществила его любимую мечту. На должности обер-прокурора Св. Синода oн проявил себя самым капризным и деспотическим начальником, которого когда-либо имело это ведомство. Епископы, вызываемые в Петроград, приходили в совершенный ужас от обращения Львова, некоторые даже искали помощи у Петроградского Совета против чересчур рьяного обер-прокурора. Власть Львова кончилась во время июньского кризиса Временного правительства, тогда решено было избавиться от всех его членов, которые стояли правее кадетов. Бешенство Львова обрушилось на Керенского, которому он, по словам Милюкова, поклялся никогда не прощать. Позже, в августе, Львов сыграл совершенно невероятную роль в возникновении того недоразумения, которое привело к так называемому корниловскому делу. Керенскому он выдал себя за эмиссара Корнилова, а Корнилову представился как эмиссар Керенского. Последовавшая путаница была одним из самых трагических событий в русской истории. Владимир Львов эмигрировал с Белой армией и в 1920 году очутился в Париже; он опубликовал серию диких статей о корниловском деле; публикация прекратилась только после того, как В.Д.Набоков обратился к редакции газеты с протестом по поводу нелепого вздора, который Львов предлагает читателям. Вскоре после публикации статей Львов прочел лекцию, в которой заявил, что единственное правительство, защищающее великие исторические традиции России, - это советское Правительство. Несколько позже он вернулся в СССР, вступил в Союз Безбожников и стал писать антирелигиозные статьи в газетах.