Константин Романенко

Однако явственно вина Блюхера, а затем и Штерна обозначилась позже. Заступивший в начале 1941 года на пост командующего Дальневосточным фронтом генерал армии И.Р. Апанасенко с возмущением обнаружил, что вдоль железнодоржной магистрали, ведущей от Хабаровска в глубь страны – с 52 туннелями и большими мостами – нет ни одной шоссейной дороги.

Стоило японцам взорвать хоть один объект, как фронт оказывался изолированным среди просторов Уссурийской тайги. Бежавший за границу П. Григоренко так описывает реакцию нового командующего на это «открытие »: «У Апанасенко над воротником появилась красная полоска, которая быстро поползла наверх. С красным лицом, с налитыми кровью глазами он рявкнул: «Как же так! Кричали: Дальний Восток – на замке! А оказывается, здесь сидим, как в мышеловке! – Он подбежал к телефону...»

Дорогу протяженностью в 946 километров при участии воинских частей и населения построили в рекордные сроки. За время стройки двух секретарей райкомов Апанасенко сдал в солдаты. В книге «Очищение» В. Суворов задает риторический вопрос: «Чем занимался 17 лет на Дальнем Востоке «сильный военачальник», «обладавший аналитическим умом» Маршал Советского Союза товарищ Блюхер?.. Блюхер попивал...»

И все-таки являлось ли такое положение только результатом пьянства «гениального полководца »? В подтверждение оправданности такого вопроса нельзя не привести еще один фрагмент из собственноручно написанных показаний Тухачевского.

В разделе, касавшемся «плана поражения», он отмечал: «Дальневосточный театр войны крайне слабо обеспечен от воздействий японцев через МНР в направлении Читы и кругобайкальской военной дороги. В этом отношении ни ОКАВО, ни Гамарник не ставили вопросов о необходимости прокладки ж.-д. пути от Байкала хотя бы до Улан-Батора. В случае нападения на нас японцев наше положение в направлении МНР будет чрезвычайно тяжелым».

То есть пораженческо-вредительская ситуация и при Блюхере, и при Штерне существовала на Дальнем Востоке не только на участке от Хабаровска, но и в направлении МНР. И как бы ее ни оценивать – в качестве только просчетов или вредительства, но в случае начала войны она ставила страну на грань поражения.

А война уже дышала стране в лицо. Еще в марте 1938 года Германия провозгласила аншлюс Австрии. В мае на стол Сталина легло добытое разведкой секретное донесение посла Германии в Москве. В нем граф фон Шуленбург писал Гитлеру: «Война не может быть локализирована. Прямо или косвенно все европейские и не европейские силы, а также Скандинавские государства примут в ней участие. Участие Европейской России в этой войне будет самым большим и самым решающим событием».

Сталин пристально вглядывался в обстановку. Угроза войны на Западе стала еще более ощутимой в сентябре 1938 года, когда состоялось Мюнхенское соглашение между Великобританией, Францией, Германией и Италией. Подписавшие его Чемберлен, Даладье, Гитлер и Муссолини согласились на передачу Германии Судетской области и удовлетворили территориальные притязания к Чехословакии венгров и поляков.

Это была не просто грязная сделка с Гитлером, а откровенный призыв к агрессии. Покидая 30 сентября Мюнхен, премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен уже у трапа самолета сказал Гитлеру: «Для нападения на СССР у вас достаточно самолетов, тем более что уже нет опасности базирования советских самолетов на чешских аэродромах».

Так разжигался пожар будущей войны. В октябре Германия займет Судеты, Польша оккупирует Тешинскую область Чехословакии, Венгрия присвоит южные районы Словакии и Закарпатской Украины, а японцы захватят Ганчжоу. Все вместе взятое станет прологом к мировой войне. Впрочем, практически Вторая мировая война уже шла, и Сталин как никто другой из современных ему политиков ясно понимал это.

Между тем советская страна жила надеждами. Развернутая волей Сталина промышленность быстро шла в гору. Ее достижения были очевидны, особенно в области самолетостроения. В октябре, после перелета по маршруту Москва – Дальний Восток, в столицу вернулся экипаж самолета «Родина». Работники авиационной промышленности встретили летчиц Гризодубову, Раскову и Осипенко на Ходынском поле, где находился центральный аэропорт. Отсюда все направились в Кремль. Торжественные чествования героев становились традицией. Одна за другой в Грановитой палате появлялись героини. Все встали.

Аплодисменты не прекращались и тогда, когда взволнованные летчицы подошли к Сталину. От наплыва переполнявших ее чувств Марина Раскова заплакала. Слезы ручьями текли по ее щекам. Успокаивая ее, Сталин стал ласково поглаживать молодую летчицу по голове, а затем, обращаясь к Чкалову, смеясь и слегка подтрунивая, спросил: