Александр Архиповец - Танцующая в пламени.

Огромная рука сжалась в кулак, который кувалдой завис над головой.

Софья, в страхе зажмурилась, но ее пощадили.

- …болтать с Вами не велено. Молчите, госпожа, от греха подальше…

На ночь остановились в хвойном лесу. Стоило приоткрыть дверцу, как свежий, с густым ароматом свежей вели воздух ворвался во внутрь, закружил голову.

Поддерживаемая "медведем" Софья, пошатываясь, вышла из кареты.

Оглянулась.

Проселочная дорога осталась где-то невдалеке. Невзрачная, видавшая виды, карета, запряженная парой лошадей, замерла на краю опушки, плотно, словно стражей, окруженной стройными велями.

"Как же они умудрились сюда проехать?" - успела подумать прежде, чем ощутила, что не в силах больше терпеть.

- Оставьте меня одну! Да и руки развяжите… мне нужно…

- А Вы… того - не стесняйтесь. Нам велено одну не оставлять,

- насмешливо фыркнул, вышедший из-за кареты, возница.

Краска стыда мигом залила ее лицо, на время изгнав бледность.

Мужланы и не собирались отворачиваться. С нескрываемым любопытством поглядывая на девушку.

- Скоты! - возмутилась Софья.

Слезы побежали по щекам.

Рыжий, с подбитым глазом возница и страж стояли рядом пока она неловко справляла нужду.

Большего унижения в жизни ей испытывать не приходилось. Моча забрызгала некогда шикарное платье, текла по ногам, по украшенным жемчугом бархатным туфелькам. Теперь от нее воняло хуже, чем от гогочущих конвоиров.

- Давай глянем, какой у нее зад… и перед - чай не каждый день возим принцесс. От нее не убудет! - предложил возница и, не дожидаясь ответа "медведя", поднял подол. Софья попыталась увернуться. Но тут же получила мощную затрещину и упала в лужу еще не успевшую просочиться в хвойную подстилку. В глазах потемнело.

Опять рывок. Платье жалобно затрещало.

- Но ты, того - не шали! - услышала сквозь молочную пелену хриплый голос "медведя".

- Да брось! Никто не узнает! Скажем - сдохла по пути… Обоим хватит. Попробуем благородных кровей… Мудрилы… Белая кость…

- Сказал, не шали, и все тут! Господин граф головы поснимает.

Велел же довезти живой.

- Тьфу, на тебя, дуралея! Господин-то наш, свою, похоже, уже потерял. Неужто думаешь, ему это дело сойдет с рук. Самое время сбежать… А,.. а,.. а… пусти. Слышишь, пусти… я,.. я… тебя проверял,.. велели мне…

Софья пришла в себя от жара костра. Ее трясло изнутри, один за другим накатывались спазмы. Но блевать было нечем.

Огонь! Родная стихия рядом! Почему же молчит саламандра? Ведь сейчас ее помощь нужна, как никогда!

Опустив голову к груди, увидела висящий на железной цепи толщиной в добрый палец - знак Создателя.

Так вот в чем дело! Нужно, во что бы то ни стало, его снять. Но как? Как? Цепь короткая, но крепкая. Скорее удавит, чем отпустит.

"Медведь" ткнул под нос все ту же глиняную чашу с дымящимся варевом.

"Нужно поесть, иначе вовсе ослабну", - решила она.

Преодолевая отвращение, сделала один глоток, за ним другой, третий.

Разваренное сушеное мясо, заправленное сеченым зерном.

Вначале казалось, что желудок не примет, извергнет грубую пищу простолюдинов. К тому же, совершенно не соленую. Но после нескольких позывов, все же успокоился. Смирился с незавидной участью.

Зато Софья сразу согрелась, а когда вновь очутилась в служившей тюрьмой карете, быстро уснула.

Последующие два дня мало отличались от первого. Боль, холод, голод и унижение - были ее постоянными спутниками.

Ехали глухими, окольными дорогами. Карета скрипела, подпрыгивала на ухабах, угрожающе трещала, готовая рассыпаться на части. Но вот, похоже, мучениям пришел конец.

Колеса ровно застучали на гладких плитах мостовой. Послышался городской гомон, который, однако, вскоре стих. Скрип ворот, сдавленный шепот прислуги…

Ее так и вели под руки, не сняв мешковины. Поднялись по скользким ступеням на второй этаж.

Взвизгнула дверь.

Наконец, снова свет. Сразу стало легче дышать. "Медведь" хмуро, и как показалось Софье, с искрой жалости, как бы прощаясь, заглянул в глаза. Перед уходом развязал руки.

Вновь, на этот раз насмешливо, взвизгнула дверь.

Софья бегло окинула взглядом новое пристанище. Презрительно скривила губы. Похоже, коморка прислуги. И вдруг,.. вдруг ей стало страшно. Впервые, по-настоящему страшно с того момента, как она очнулась. Слезы сами собой полились из глаз. Она отчетливо поняла - живой отсюда не уйти.

То, как с ней обращались, свидетельствовало о том, что окружающие считали ее покойницей.