КОСМОПОЛИС

Глупцом без рифм,

Потерянным, но живым.

Теперь ночь была наполнена музыкой, звуками арабской лютни, флейты, кимвала и ударных. Танцоры вращались против часовой стрелки, все быстрее с каждым оборотом. Они вращали свои тела, навстречу окончанию эры собственничества.

Хор пел громче. Потому что вращение - это все. Вращение - это драматическое действие, избавление от всего. Потому что грация их движений была общей. И потому что кое-кто сегодня умер и только вращение может унять печаль толпы. Он верил в это и попытался представить себе вращающихся людей без плоти, в жидком состоянии, превращающихся в жидкость, в круги на воде, а затем в туман, который в конце концов исчезает.

Когда охранники, полицейские и несколько машин прошли рядом с ним, он начал неистово плакать. Он скрещивал руки и бил по своей груди кулаками. Показались три автобуса с прессой, а за ними шли еще люди, плачущие, до боли похожие друг на друга, но разных рас, верований и в разных одеяниях. Он плакал и трясся, пока проезжали восемьдесят или девяносто машин с плакальщиками.

Он оплакивал Феза, всех здесь присутствующих и, конечно, самого себя, содрогаясь от рыданий. Другие стояли рядом и тоже плакали. В толпе началась цепная реакция - теперь все били себя по груди. А потом Козмо приобнял его и притянул к себе. И все происходящее ничуть не казалось странным. Когда люди умирают - надо плакать. И чем знаменитее покойник, тем шире распространяется горе. Люди рвали на себе волосы, выкрикивая имя усопшего. Эрик медленно успокаивался. Прижатый к Козмо, этой груде плоти и кожи, он почувствовал начало задумчивого осознания.

Было кое-что, чего он хотел от этих похорон. Ему хотелось увидеть, как катафалк, с приподнятым трупом, снова проедет по улице, хотел увидеть повтор. Для него было неправильным то, что катафалк проехал только один раз. Ему хотелось, чтобы тот снова появился, открывая гордое тело темноте ночи, чтобы снова наполнить толпу горем и интересом.

Он устал смотреть на экраны. Плазменные мониторы не были достаточно плоскими. Они казались плоскими, но теперь все изменилось. Он смотрел, как президент Всемирного Банка говорил что-то напряженным экономистам. А потом президент Соединенных Штатов заговорил на английском и финском из своего лимузина. Он неплохо владел финским и Эрик ненавидел его за это. Он понимал, что в конце концов люди догадаются о его действиях, о действиях одного человека, лишенного всего и уставшего. Он закодировал мониторы так, чтобы интерьер машины приобрел свой обычный вид. Теперь он мог свободно рассматривать окружающее, хоть его тело и было изолировано от внешнего мира. Он почувствовал, что вот вот чихнет.

Улицы быстро опустели, баррикады погрузили в грузовики и увезли. Машина двинулась вперед. Торвал сидел на переднем сидении.

Он чихнул и почувствовал, что чего-то не хватает, но скоро понял, что всегда чихал два раза, или может ему это просто показалось. Он подождал и вот, будто в награду за ожидание, чихнул второй раз.

Почему люди чихают? Чтобы избавиться от инородных частиц - защитная реакция слизистой оболочки носа.

Улица будто вымерла. Машина проехала рядом с испанской церковью и кучей бурого песчаника. Он налил себе бренди и снова почувствовал, что голоден.

На южной стороне улицы находился эфиопский ресторан. Эрик представил себе мягкий ломтик ржаного хлеба и мясо, тушеное с чечевицей. Он представил тушеную баранину с берберской смесью. Ресторан был уже закрыт, но со стороны кухни виднелся тусклый свет. Он приказал водителю остановить машину.

Ему хотелось тушеной баранины, хотелось сказать это, почувствовать запах и съесть.

Дальше все происходило слишком быстро. Он вышел из машины, к нему подбежал какой-то мужчина и ударил его. Эрик поднял руку, чтобы защититься, но, не успев, вслепую ударил мужчину то ли в голову, то ли в плечо. Он почувствовал какую-то слизь, смесь крови и чего-то еще на своем лице. Его глаза были покрыты этой смесью, но он слышал звуки борьбы между Торвалом и тем мужчиной.

Эрик достал платок из кармана и встал на бордюр, начав вытирать лицо, осторожно, на случай если вдруг сместилось глазное яблоко. Наконец, ему стало видно, что Торвал прижал мужчину к капоту лимузина, сковав ему запястья за головой.

- Объект обезврежен, - сказал Торвал в лацкан пиджака.

Эрик чувствовал какой-то запах и вкус. Сначала он понял, что частично это вкус его собственной спермы, которую он вытер этим платком еще днем. Но вкус на языке сбивал его с толку.