Музыка, исходящая из динамиков, расставленных среди разрушенных фресок со стен, поглощала окружающий воздух. Он чувствовал себя в каком-то другом мире и видел странную аритмию в открывшемся ему зрелище. Танцоры будто бы действовали против музыки: чем быстрее она становилась, тем медленнее они двигались, открывая рты и запрокидывая яйцеобразные головы. Девушки представляли из себя воплощение истощенности. Источник света находился на техническом этаже, над балконами, излучая длинные, холодные, сероватые волны. Если смотреть сверху - свет падал на людей с какой-то мягкостью. Визуально он будто давал ответный удар зловещим звукам. За музыкой еле слышался женский голос, что-то шепчущий и завывающий. Голос говорил вещи, которые одновременно имели и не имели смысла. Он слушал, как тот говорит на языке, не принадлежащем ни одному народу мира, и когда звуки прекратились, ему стало их не хватать.
- Не верится, что я здесь, - сказал Данко.
Он посмотрел на Эрика и улыбнулся тому факту, что находится здесь, среди стилизованного бунта американских подростков, с музыкой, которая овладевает человеком, заменяя кожу и мозг цифровой паутиной. Что-то заразительное витало в воздухе. Не музыка и не свет, который так притягивал, не спектакль, состоящий из массовых танцев, в театре без кресел, красок и истории. Эрик подумал, что это могут быть наркотики, этот "Ново", распространяющий свое действие от тех, кто его принял, на остальных. Можно было почувствовать то, что чувствовали они. Сначала ты просто сторонний наблюдатель, а потом - смешиваешься с толпой, и наконец ты и есть толпа, тесная и танцующая как один.
Там, внизу, они были в невесомости. Он подумал, что наркотик скорее всего имеет разобщающее действие, отделяя разум от тела. Это была бесцветная толпа, находящаяся за пределами тревог и боли, притягиваемая прозрачным повторением. Вся эта угрожающая электронная музыка и была повторением. Это была их музыка: громкая, банальная, бескровная и контролируемая. Она начинала ему нравиться.
Но, наблюдая за их танцами, он почувствовал себя старым. Целая эра пришла и ушла пока его не было. Они сливались воедино друг с другом, чтобы не быть слабыми поодиночке. Шум, пускавший свои корни в его волосы и зубы, был почти невыносим. Он видел и слышал слишком многое. Но это было его единственной защитой против распространяющегося психического состояния. Хотя он никогда не дотрагивался до наркотика, не пробовал и даже не видел его, но сейчас чувствовал себя больше толпой, бушующей внизу, чем самим собой.
- Скажите мне когда будем уходить. Я вас выведу.
- Где он?
- У входа. Вы же о Торвале? Он наблюдает за людьми у входа.
- Ты когда-нибудь убивал?
- А вы как думаете? Так же часто, как завтракаю, - ответил Данко.
Сейчас они были в состоянии транса, танцуя, как в замедленной съемке. Музыка стала похожей на погребальную песнь, со звуками клавишных, пронизывающих каждый кусочек сожаления. Это был последний техно-бунт, конец того, что заканчивалось сейчас.
Данко провел его вниз по длинной лестнице и через еще один проход. Там находились примерочные для актеров, сидящих или лежащих везде, скользящих рядом друг с другом. Он стоял в дверном проеме и наблюдал, потеряв способность говорить или ходить. Один из них лизнул лицо другого, и это было единственным движением в комнате. Даже тот факт, что его самосознание ослабевало, не помешало ему увидеть то, кем являются эти люди в своих химических галлюцинациях. Для него это осознание их хрупкости было нечто нежным и волнующим. Потому что они были всего лишь детьми, пытающимися не рассыпаться в воздухе.
Он почти дошел к двери, когда понял, что Данко уже не с ним. Но он понимал его. Наверное тот остался где-то и танцевал вне досягаемости войн и трупов.
Они с Торвалом зашагали к машине. Дождь закончился. Это хорошо. Это именно то, что должен был сделать дождь. На улице мерцали натриевые лампы и распространялось настроение раскрывающейся неопределенности.
- Где он?
- Решил остаться внутри, - ответил Эрик.
- Отлично, он нам не нужен.
- Где она?
- Я отправил ее домой.
- Хорошо.
- Хорошо, - сказал Торвал, - Все выглядит хорошо.
Кто-то был в лимузине. Это была женщина, расположившаяся на сидении, в полудреме. На ней была одежда из всяких тряпок. Торвал выкинул ее из машины. Вырываясь из его рук, она будто бы танцевала. Эта женщина была похожа на кучу лоскутов, разного барахла и сумок для бутербродов, прикрепленных к ремню, которые она использовала для хранения милостыни.
Читать дальше