Иван нехотя взял гитару. Побегал пальцами по струнам. Наконец на довольно большой скорости напел скороговоркой:
– Пою не для Ялты и не для Одессы,
Пою не для лохов, пою не для прессы,
Пою по-российски и по-украински,
Что, в общем, не портит роковый принцип
Пою о том, о чем петь нельзя,
Пою о том, о чем петь невозможно.
И все же:
Радость полета, счастье мое
Хоть и в пропасть, но это оно
Лучше не жить, я знаю стойко,
Но все начинается только-только…
– Твоя песня? – Спрашиваю Ивана.
– Моя.
– Круто.
– Рок-н-ролл.
– Да, рок-н-ролл – круто. Слушай, – спохватываюсь я, – а что, правду говорят, что ты с музыкой подвязываешь?
– Да. – Просто отвечает Иван. И смеётся. Как обдолбанный. Нет, не похож он на человека, раздавленного реалиями жизни. Правда, про Ивана мне некоторые говорили, что он только с виду весёлый.
На самом деле Иван – человек мрачный. Квартиру в склеп превратил. На религиозных идеях с ума сошел. Но мало ли что говорят. О ярких личностях всегда много лишнего болтают.
– Почему ты решил с музыкой завязать? У вас же неплохая рок-группа. И название красивое, неординарное: «Редкая Религия». Почему?
Иван пожимает плечами.
– Проблемы с творчеством? Негде репетировать? Почему? – допытываюсь я. И тут Иван выдаёт:
– В какой-то момент я понял, что ничего мы своим рок-н-роллом в мире не изменим. Всё! Праздник кончился! Мы немного опоздали…На полпоколения…Минимум. Когда я это понял, у меня руки опустились – лицо Ивана стало печальным. – Я теперь по инерции играю.
– Неужели ты не веришь в новую волну русского андеграунда? – С тоской в голосе говорю я. – Я слышал ваши записи. У вас все шансы пробиться.
– Куда? Зачем? – смеётся Иван. – Будем реалистами. Если даже пробьёмся, нас все равно включат в общемировой попсовый спектакль под названием «массовая культура». Да ты не хуже меня знаешь всё это.
– И все равно, – не сдаюсь я. – В проигранной войне сопротивляйся до конца. А вдруг произойдёт чудо!
– Я прагматик, – отрезает Иван, но, немного подумав, добавляет, – и максималист. Если что-то делать, то делать до конца. Меня половинчатый, одомашненный рок не устраивает. Даже если это панк-рок.
– Логично, – мрачно соглашаюсь я, чувствуя пустоту под сердцем.
Вот так мы и познакомились.
Товарищ «Никто»
Мелкий ледяной дождь, подгоняемый промозглым студеным ветром, сеется, вскипает на лужах.
На дворе ненастный февральский день, на календаре 1992-й от Рождества Христова.
Вокруг меня равнодушная мокрая толпа. Тягостную сырость картины довершают несколько тусующихся гопников, буквально в пяти-семи метрах от меня. На гопниках одинаковые болоньевые куртки и ужасные «аэродромы» на головах.
Аэродромами здесь называют огромные кепки, или фурики, на манер тех, что носят лица кавказкой национальности. Здесь же эту дикую моду переняла местная гопота.
Ровно два года я в этом городе, а все никак не могу привыкнуть к этим аэродромам. Единственное, что радует – гопники последнее время присмирели и уж, по крайней мере, в центре города неформалов не трогают. А это и есть почти центр.
Административная «пуповина» города отсюда всего в нескольких кварталах – городская река, на живописном берегу которой площадь Ленина с городским и областным начальством. Всё как положено. Только вот главная городская артерия, проспект Ленина, проходит в стороне от городского центра.
На месте пересечения центральной городской улицы, идущей от административного центра с проспектом Ленина, расположено тяжеловесное «сталинское» здание гостиницы «Украина». Перед парадным гостиничным фасадом большая троллейбусная остановка. На ней вечно толпится народ. Вместе с народом «толплюсь» на остановке и я. В мучительном ожидание Ивана.
Наконец-то подошел битком набитый троллейбус. Обколотые «ширкой» гопники очнулись и, толкая всех и вся, устремились к нему. «Гопники, как и мы, вид вымирающий. Скорее всего, скоро всё заполонят равнодушные ко всему, кроме денег, мажоры. И город приобретет окончательно жлобское лицо…»
Я едва не испытал чувство братской симпатии к гопникам. Но наваждение прошло быстро. Я увидел пробивающегося ко мне через толпу Ивана. Наконец-то.
– Привет.
– Привет.
Почти не говоря, почувствовав друг друга на интуитивном уровне, огибаем парадный вход в гостиницу. Идём к украинскому казаку. Силуэт казака, вырезанный из фанеры, трепещется на сыром зимнем ветру. Бьётся о стальную решетку. Казак висит почти на углу гостиницы. У казака огромный чуб. В вытянутой руке огромная пивная кружка. Кружка указывает на вход в кафетерий «Украина» в подвале гостиницы. Туда-то нам и нужно.
Читать дальше