Яков Сегель - Рассказ «Двое и время»

Она стояла у окна и смотрела перед собой…

В правой руке, между пальцами, – потухшая сигарета, в левой – чашка с остывшим кофе.

Но это только казалось, что она смотрит перед собой, – она смотрела в себя.

…Отношения между ними, начавшись когда-то лучше некуда, портились из года в год все больше и больше. И не то, чтобы она или он постарели, а просто то, что когда-то казалось обаятельным и милым, теперь оборачивалось крайне неприятным, порой невыносимым, и оба мучились, бессильные что-либо изменить.

Трудно было обоим, и обычно, не выдержав, он первым спрашивал:

– Ты что, плохо себя чувствуешь?…

– С чего это ты взял?

– Вижу.

– Плохо видишь.

– И все-таки?…

– Я чувствую себя прекрасно.

Больше говорить было не о чем, и он уже жалел, что задал свой вопрос. Но ведь и молчать бесконечно было невозможно…

И вот однажды он изобрел машину времени. Как? Сейчас это, пожалуй, не имеет значения. Ну, какие-то там соображения по поводу ленты Мебиуса, когда точка, пройдя полный оборот… и т.д. В общем, не в этом дело. Речь пойдет не о сути его технического изобретения, а совсем, совсем о другом.

Итак, он построил эту машину и отправился на ней в прошлое, в свою молодость, а точнее, в их общую молодость. Он, правда, не знал, помолодеет ли сам, пронесясь сквозь три десятка лет в тот далекий день, или попадет в него таким, каким был теперь, – пятидесятилетним человеком.

Перед тем, как отправиться в прошлое, ему пришлось еще преодолеть кое-какие трудности в настоящем. Необходимо было пройти со своим непонятным аппаратом на территорию учреждения, которое выросло на том месте, где когда-то был лес и куда теперь он непременно хотел попасть, потому что именно здесь тогда давно проходили их свидания.

Испытывать аппарат он не стал, просто перевел стрелку на то далекое число, которое запомнил на всю жизнь. В тот памятный день она особенно ждала его, а он не пришел потому, что случилось, стряслось непредвиденное.

Но и с ней тогда произошло такое, что наложило отпечаток на всю их дальнейшую жизнь.

Сейчас он пронесется назад сквозь тридцать лет и увидит ее семнадцатилетней.

В ушах слегка звенело, это откручивались в обратную сторону часы, дни, недели, месяцы, годы…

Сейчас!… Сейчас!…

Звон в ушах постепенно прекратился, и стал виден лес. Тот лес и дерево. То дерево…

И она…

Она стояла под их деревом и еще надеялась, что он придет. Поглядывала на часы. Достала маленькое зеркало, поправила волосы и снова посмотрела на часы, потом – туда, откуда он обычно появлялся…

Сейчас он боялся подойти к ней, а вдруг она его узнает… Хорошо хоть догадался взглянуть на свои руки – кожа на них была совсем не молодого человека.

Тогда он решился, прикрыл лицо рукой, будто что-то попало в глаз, и попросил у нее зеркало.

Теперь он стоял в шаге от нее… Знакомая и совсем скромная одежда тех лет – юбка, кофточка, туфли… Знакомая прическа…

– Пожалуйста… – она протягивала ему свое зеркальце.

Он отвернулся, взглянул на себя и успокоился – бояться ему теперь было нечего – из зеркала на него глядел немолодой, пятидесятилетний человек, неузнаваемый для нее.

– Вытащили? – спросила она.

– Кажется, – соврал он.

– А давайте, я посмотрю, – предложила она. – Все-таки глаз.

Он подставил лицо, и она, знакомо и смешно вытянув губы, почти вплотную приблизила свою щеку к его. Он еще больше заволновался, узнав ее дыхание, – тогда, давно, оно пахло парным молоком, так еще пахнет дыхание щенков…

Он, сегодняшний, и она, вчерашняя, в тот день познакомились снова, и он снова… влюбился в нее. Говорил он мало и сдержанно, но ее покорили его мудрость, добрый юмор, широта. Она думала, как жаль, что все ее сверстники лишены этих качеств. И избранник ее тоже…

А он, казалось, тут же догадался, о ком она думает, и спросил:

– Вы кого-то ждали?

– Да, – призналась она. – Но он почему-то не пришел…

– Может, какие-то непредвиденные причины, – предположил он, чтобы защитить себя, молодого. – Может, он вовсе и не виноват.

Так и пошло…

Он оправдывал мысли и поступки ее молодого друга, а она объясняла себе его слова исключительно его благородством и постепенно, даже незаметно для себя, стала испытывать к нему, пятидесятилетнему, сначала чувства благодарности и восхищения. А затем… затем, пожалуй, симпатию.

А потом он неизменно возвращался обратно в свое время, где его ожидали сухое равнодушие жены, ее подчеркнутая усталость и раздраженность.