Федерико Гарсиа Лорка. Стихи

и свет предвечерья кроткий

в шахматы с ветром играет

возле оконной решетки.

НЕВЕРНАЯ ЖЕНА

И в полночь на край долины

увел я жену чужую,

а думал - она невинна...

То было ночью Сант-Яго,

и, словно сговору рады,

в округе огни погасли

и замерцали цикады.

Я сонных грудей коснулся,

последний проулок минув,

и жарко они раскрылись

кистями ночных жасминов.

А юбки, шурша крахмалом,

в ушах у меня дрожали,

как шелковые завесы,

раскромсанные ножами.

Врастая в безлунный сумрак,

ворчали деревья глухо,

и дальним собачьим лаем

за нами гналась округа...

За голубой ежевикой

у тростникового плеса

я в белый песок впечатал

ее смоляные косы.

Я сдернул шелковый галстук.

Она наряд разбросала.

Я снял ремень с кобурою,

она - четыре корсажа.

Ее жасминная кожа

светилась жемчугом теплым,

нежнее лунного света,

когда скользит он по стеклам.

А бедра ее метались,

как пойманные форели,

то лунным холодом стыли,

то белым огнем горели.

И лучшей в мире дорогой

до первой утренней птицы

меня этой ночью мчала

атласная кобылица...

Тому, кто слывет мужчиной,

нескромничать не пристало,

и я повторять не стану

слова, что она шептала.

В песчинках и поцелуях

она ушла на рассвете.

Кинжалы трефовых лилий

вдогонку рубили ветер.

Я вел себя так, как должно,

цыган до смертного часа.

Я дал ей ларец на память

и больше не стал встречаться,

запомнив обман той ночи

у края речной долины,-

она ведь была замужней,

а мне клялась, что невинна.

РОМАНС О ЧЕРНОЙ ТОСКЕ

Петух зарю высекает,

звеня кресалом каленым,

когда Соледад Монтойя

спускается вниз по склонам.

Желтая медь ее тела

пахнет конем и туманом.

Груди, черней наковален,

стонут напевом чеканным.

- Кого, Соледад, зовешь ты

и что тебе ночью надо?

- Зову я кого зовется,-

не ты мне вернешь утрату.

Искала я то, что ищут,-

себя и свою отраду.

- О Соледад, моя мука!

Ждет море коней строптивых,

и кто удила закусит -

погибнет в его обрывах.

- Не вспоминай о море!

Словно могила пустая,

стынут масличные земли,

черной тоской порастая.

- О Соледад, моя мука!

Что за тоска в этом пенье!

Плачешь ты соком лимона,

терпким от губ и терпенья.

- Что за тоска!.. Как шальная

бегу и бьюсь я о стены,

и плещут по полу косы,

змеясь от кухни к постели.

Тоска!.. Смолы я чернее

ц черной тьмою одета.

О юбки мои кружевные!

О бедра мои - страстоцветы!

- Омойся росой зарянок,

малиновою водою,

и бедное свое сердце

смири, Соледад Монтойя...-

Взлетают певчие реки

на крыльях неба и веток.

Рожденный день коронован

медовым тыквенным цветом.

Тоска цыганского сердца,

усни, сиротство изведав.

Тоска заглохших истоков

и позабытых рассветов...

САН-МИГЕЛЬ

ГРАНАДА

Склоны, и склоны, и склоны -

и на горах полусонных

мулы и тени от мулов,

грузные, словно подсолнух.

В вечных потемках ущелий

взгляд их теряется грустно.

Хрустом соленых рассветов

льются воздушные русла.

У белогривого неба

ртутные очи померкли,

дав холодеющей тени

успокоение смерти.

В холод закутались реки,

чтобы никто их не тронул.

Дикие голые реки,

склоны, и склоны, и склоны...

Вверху на башне старинной

в узорах дикого хмеля

гирляндой свеч опоясан

высокий стан Сан-Мигеля.

В окне своей голубятни

по знаку ночи совиной

ручной архангел рядится

в пернатый гнев соловьиный.

Дыша цветочным настоем,

в тоске по свежим полянам

эфеб трехтысячной ночи

поет в ковчеге стеклянном.

Танцует ночное море

поэму балконов лунных.

Сменила тростник на шепот

луна в золотых лагунах.

Девчонки, грызя орехи,

идут по камням нагретым.

Во мраке крупы купальщиц

Подобны медным планетам.

Гуляет знать городская,

и дамы с грустною миной,

смуглея, бредят ночами

своей поры соловьиной.

И в час полуночной мессы,

слепой, лимонный и хилый,

мужчин и женщин с амвона

корит епископ Манилы.

Один Сан-Мигель на башне

покоится среди мрака,

унизанный зеркалами

и знаками зодиака,-

владыка нечетных чисел

и горних миров небесных

в берберском очарованье

заклятий и арабесок.

САН-РАФАЭЛЬ

КОРДОВА

I

Смутно уходят упряжки

в край тишины тростниковой

мимо омытого влагой

римского торса нагого.