Vlad - Русская Жизнь 17.12.08 Скандал

Это уж было слишком. Коссцы от скульптуры отказались. Что же это делается, дорогие сограждане, что нам, фрининой чебурашке теперь поклоняться? Зато жители острова Книд, на котором к власти только пришла партия крайне левых либералов-интеллектуалов, тут же скульптуру купили за большие деньги. Либералы у власти долго не продержались, но скульптура осталась, а перед отправкой на Книд была выставлена в Афинах, чуть ли не в Стое. Успех ее был огромен: еще бы, голая женщина в мраморе, как живая! Такого никто нигде не видал, и афиняне млели, как сподвижники Петра вокруг Венеры Таврической. Около статуи даже поставили солдата, как и в Летнем саду, так как было много желающих повторить подвиг юноши из небезызвестного рассказа Лукиана «Две любви», а мрамор от этого портится. Но этот успех сплотил и фрининых недоброжелателей. Всякие там сексуально неудовлетворенные импотенты-извращенцы, из которых в основном и формируется везде ядро блюстителей нравственности и поборников добрых старых традиций, возопили дружно: «Доколе!»

Скандал разразился страшный. Он превосходил все скандалы, затем последовавшие: и скандал с «Купальщицами» Курбе, когда возмущенный Наполеон III хлыстом рассек мощную спину одной из нарисованных великим реалистом девиц; и скандал с «Завтраком на траве» Мане, когда парижане брызгали слюной вокруг раздетой среди одетых; и скандал с посмертной выставкой Мэпплторпа в Галерее Конкоран, когда правительство Нью-Йорка запретило показ, а сторонники искусства проецировали слайд-шоу из произведений великого гомосексуалиста прямо на здание муниципалитета; и даже отечественный скандал вокруг целующихся милиционеров. С последним, однако, афинский скандал особенно схож, так как Фрине и Праксителю было предъявлено официальное обвинение в богохульстве, грозившее серьезными последствиями, вплоть до смертной казни. Афиняне же собирались на агоре, стучали себя по лбу, и приговаривали: «Ну, Фрина, достукалась! Будет знать, как… То-то же, ты не смей! Баба много о себе возомнила, ты лучше иди, тки что-нибудь, а не мясами тряси. А то – небожительница, ей-богу, ну и ну. Тьфу ты». И ржали: «ды-ды-ды».

И вот уже Фрину тащат в суд, вместе с ней и Праксителя, и Евфий, отвергнутый когда-то Фриной по причине полной его ни к чему непригодности, оформляет мутное «Доколе!» в обвинение в развращении нравов, антипатриотизме, богохульстве и подрыве основ, фабрикуя дело «афинский народ против Фрины Феспийской», и возглавляемые архонтом выбранные стратеги расселись по скамьям, важные и торжественные, и плохи, совсем плохи дела у всей этой разожравшейся артистической богемы, что вьется вокруг феспийской блядищи. Фрину – с утеса, разметаем белы косточки, и ее прихвостней изгоним из стен Афин, как завещал великий Платон в своем «Государстве». Во всем виновата она, проклятая, и ее межпуха, и в кризисе, и в общем обнищании, и в том, что на афинскую драхму теперь ничего не купишь, и в том, что аттическое масло идет по тридцать пять динариев за баррель, а не по сто сорок пять, как в былые времена.

Но и либералы не дремлют. Молодой и резвый Гиперид собирает вокруг себя всех свободомыслящих. Рассылает пресс-релизы в другие города, использует связи при дворе Александра Великого, дает интервью, подготавливает общественное мнение, и приходит к блестящему решению. Пик процесса. Стратеги сидят, скучны, как политбюро, Ефвий мямлит, мухи дохнут, все, казалось бы, предрешено, и вдруг – речь Гиперида. Он вспоминает Сократа, чья смерть легла тяжким позором на Афины, Фидия, обвиненного в богохульстве, Аспазию и золотые времена Перикла, и так блестящ, так увлекателен, что у публики головы поднимаются, сон пропадает, а Ефвий совсем скуксился. И выходит Фрина, в ее глазах светла отвага и смелый, гордый, гневный зной: и, сдернув пеплос, стала нага, блестя роскошной пеленой. Сами пейте свою цикуту. Все сказали «Ах!!», Пракситель прославился еще больше, Фрина получила почетную пожизненную пенсию, а афиняне на агоре стучали себя по лбу и говорили: «Против голой бабы не попрешь. Вот баба, так баба! Все на месте, все как надо. Надрала всем задницу. Молодец. Наша Жаба всех сделала». И ржали: «ды-ды-ды».

Так искусство победило реакцию.

Величие и падение русского скандала

Пролегомены к будущей диссертации

Дмитрий Быков

Русская натура к скандалам не склонна. Что вы! Наша бы воля – вообще бы никогда не ссорились. Русский человек терпит до последнего, а если подерется по пьяни – то это не скандал, а фольклор, национальный праздник со своим этикетом. Скандал – иностранное слово и не очень русское явление вообще: отходчивость, забывчивость, заплывчивость – наши фирменные черты. Поймали кого-то на коррупции? – эва, проблема: просто остальных не поймали. Это ведь не воровство, а механизм перераспределения, потому что если распределять по-честному – будет катастрофически несправедливо, так у нас тут все устроено. Коррупция – стихийный народный способ заплатить тому, от кого действительно что-то зависит. Застукали на чужой жене? – такое у нас прощают легче всего: это ведь даже безвредней, чем коррупция. От жены не убыло. Про сплетни я уж не говорю: они в России сопровождают каждого, и никто не обижается. Живем-то на виду друг у друга, в почти коммунальной прозрачности. Ведь что такое, братцы, скандал? Это шум вокруг инцидента, царапина, превратившаяся в гнойный нарыв, а у нас большинство царапин заживает само, и раздуть гнойник не получается. Такая среда, где всё про всех известно и никто не без греха.