Чарльз Маккей Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы

Трудно удержаться от соблазна рассказать о смерти Генриха II как о достойной каре за нарушенную им клятву о недопущении дуэлей. На грандиозном турнире, устроенном по случаю свадьбы его дочери, король одержал несколько побед над одними из храбрейших рыцарей того времени. Стремясь прославиться как можно больше, он оставался неудовлетворенным до тех пор, пока не вступил в бой с юным графом Монтгомерри. Получив рану копьем в глаз, он вскоре умер от ее последствий на сорок первом году жизни.

В последующие царствования Франциска II, Карла IX и Генриха III дуэли распространились до угрожающих масштабов. Они не были редкостью и в других странах Европы того периода, но во Франции они происходили настолько часто, что историки, описывая ту эпоху, характеризуют ее как «l’époche de la fureur des duels»660. Парижский парламент старался, насколько это было в его силах, отбить у людей охоту к дуэлям. Указом от 26 июня 1559 года он объявил всех лиц, присутствующих на дуэлях, содействующих их проведению и подстрекающих к ним бунтовщиками против короля, нарушителями закона и возмутителями общественного спокойствия.

Когда в 1589 году Генрих III был предательски убит в Сен-Клу, молодой дворянин Лиль-Мариво, которого король очень любил, принял его гибель так близко к сердцу, что решил уйти из жизни вслед за ним. Считая самоубийство недостойной смертью и желая, как он говорил, умереть со славой в отмщение за своего короля и повелителя, он прилюдно изъявил готовность сразиться насмерть с любым, кто станет утверждать, что убийство Генриха не является величайшей потерей для общества. Другой юноша, известный храбрец необузданного нрава по фамилии Маролль, поймал его на слове, и немедленно были назначены день и место поединка. Когда настал час схватки и все было подготовлено, Маролль повернулся к своему секунданту и спросил, что одел его противник — просто каску или sallade, то есть средневековый шлем, закрывающий лицо. Получив ответ, что просто каску, он радостно сказал: «Тем лучше, ибо, сир, мой секундант, вы будете считать меня самым нечестивым человеком на свете, если я не проткну своим копьем его голову посередине и не убью его». И правда, он так и сделал в самом начале поединка, и несчастный Лиль-Мариво испустил дух без единого стона. Брантом, который рассказывает эту историю в своей книге, добавляет, что победитель мог сделать с телом все, что угодно: отрубить голову, привязать веревкой к лошади и протащить волоком по земле или провезти на осле, но что Маролль, умный и чрезвычайно обходительный джентльмен, оставил его родственникам покойного для погребения со всеми почестями, довольствуясь славой своего триумфа, принесшего ему немалую известность и безупречную репутацию среди парижских дам.

По восшествии на престол Генрих IV решил бороться с дуэлями; однако полученное им в юности образование и общественное предубеждение против него влияли на него настолько, что он так никогда и не решился наказать хоть одного человека за это преступление. Король боялся, что это пробудит в его подданных опасный для него воинственный дух. Когда рыцарственный Креки661 спросил его разрешения на поединок с доном Филиппом де Савуаром, он, как сообщается, сказал: «Действуйте, и не будь я королем, я был бы вашим секундантом». Неудивительно, что на указы короля, прилюдно высказывавшего подобные сентенции, почти не обращали внимания. Согласно подсчету, сделанному в 1607 году месье де Ломени, с момента восшествия Генриха на престол в 1589 году на дуэлях расстались с жизнью не менее четырех тысяч французских дворян — число смертей, которое при делении на восемнадцать лет составляет в среднем четыре-пять в неделю, или восемнадцать в месяц! Сюлли662, который приводит этот факт в своих мемуарах, не подвергает его точность ни малейшему сомнению и добавляет, что в том, что дурной пример дуэлистов оказался столь заразительным при дворе, в столице и во всей стране, повинны главным образом мягкотелость и неразумное добродушие его царственного повелителя. Этот мудрый министр уделял предмету дуэлей много времени и внимания, ибо их неистовство, пишет он, было таково, что причиняло ему, равно как и королю, адские муки. В те времена едва ли нашелся бы хоть один мужчина, входивший в то, что называлось приличным обществом, который за свою жизнь не принял участия ни в одной дуэли в качестве либо дуэлянта, либо секунданта; и даже если такой человек и был, то основным его желанием было освободить себя от обвинения в неучастии в дуэлях, затеяв с кем-нибудь ссору. Сюлли постоянно писал королю письма, в которых умолял его заново издать эдикты против этого варварского обычая, усилить наказание, предусмотренное для дуэлянтов, и ни при каких обстоятельствах не даровать помилование даже тем, кто ранил противника на дуэли, не говоря уже о тех, кто лишил такового жизни. Он также советовал учредить нечто вроде трибунала или суда чести, который обращал бы внимание на оскорбительные и клеветнические высказывания, как и на все подобные вещи, обычно приводящие к дуэлям, и суд которого был бы достаточно скор и суров, чтобы умиротворять жалобщиков и заставлять нарушителей раскаиваться в своем вызывающем поведении.