Сергей Заяицкий - Судьбе загадка (сборник)

Потом, как бы смилостивившись, он благословил всех и пошёл в алтарь.

Все двинулись к выходу.

Степан Андреевич посмотрел на Пелагею Ивановну. Лицо её было умилённо строго, и шла она потупившись, с видом наисмиреннейшей христианки.

На лужайке перед храмом, он, улучив момент, подошёл к ней:

Я должен передать вам ваши чулочки.

Её лицо так все и подпрыгнуло от радости.

Вы их нашли? Господи! А я-то думала, что их дивчата украли.

Но они у меня дома,- сказал Степан Андреевич, слегка раздражаясь на проявленную радость (он- то ожидал смущения).- Я вам при случае отдам.

К ним подошла Вера.

Вы поняли проповедь, Стёпа? – спросила она.

Признаться, нет.

– Отец Владимир говорил об обновленческой церкви… Он говорил, что лучше в язычество перейти или иудейство, чем христианам отойти от истинного православия… И заметьте, как все его слушали.

А вы тоже не любите обновленцев? – спросил Степан Андреевич у Пелагеи Ивановны.

Разве можно их любить? Довольно странно было бы.

Духовенство между тем двигалось in corpore («Всей корпорацией», в полном составе (лат.) ) к столам, уже уставленным яствами. Отец Владимир издалека поманил свою супругу.

Бороновский сидел в стороне на каком-то камне, опустив голову на руки. Он словно никого не видал..

Он очень болен,- заметил Степан Андреевич, глядя, как усаживалась Пелагея Ивановна среди белых и черных бород и чесучовых ряс.

Да,- вздохнула Екатерина Сергеевна,- и ведь был совсем здоровый человек. Это у него после пытки.

Екатерина Сергеевна вдруг, сказав так, покраснела до слез, и он заметил, как сверкнули при этом глаза у Веры.

Степану Андреевичу при слове «пытка» представился тёмный готический зал, где за красным столом сидят судьи в черных мантиях. Бороновский, до пояса обнажённый, стоит перед ними, а палач в стороне раздувает жаровню.

Разговор оборвался, словно ничего особенного не было сказано, и все молча пошли домой.

По лазурному небу мирно и спокойно плыл аист и, сверкая на солнце бело-черными перьями, должно быть, вспоминал, как припекало его это самое солнце, когда в Африке пролетал он с приятелями над синими водами Танганьики.

А пыльные ребятишки кричали ему вслед:

Лелека, лелека! Где твой батько? Далеко!

Следующая неделя прошла все в том же блаженном, солнцем нашпигованном безделье. Степан Андреевич рылся в старой кошелевской библиотеке и среди пыли десятилетий находил неожиданные сокровища: романы графа Салиаса, самые что ни на есть исторические романы про «донских гишпанцев», про «московскую чуму», про «орлов екатерининских». Сочинения графа Салиаса, издание Поповича – вот уж действительно все несозвучно. Взять и прочесть. Романы знаменитого Дюма – милые и дорогие с отроческих лет,

А вот ещё чудо: журнал «Искра», приложение к «Русскому слову», переплетённый по годам. Десять огромных книг, и в них все недавнее прошлое Российской империи.

Степан Андреевич поволок эти жуткие «Искры» в густой кустарник, разросшийся в нижней части сада. Там было уютно и спокойно лежать и не так знойно даже в самый полдень, ибо издалека кидала тень огромная шелковица. Раскрыв первую «Искру», Степан Андреевич умилился. Генерал-адъюнкт Алексеев – новый наш наместник на Дальнем Востоке. Сколько звёзд и сколько лент, и как может грудь человеческая не лопнуть от чувства «лестности», ибо и со стороны лестно было смотреть на генерала. А потом уже сплошь все генералы и архиереи, и вид озера Байкал, и четырёхтрубный крейсер «Варяг», наклонённый на один бок, и адмирал Макаров с прекрасными бакенбардами, и художник Верещагин в шубе и бобровой шапке

Да. Степан Андреевич на секунду откинулся на спину. Печальные страницы. Он тогда был ещё маленьким гимназистиком и собирал в классе полтинники на усиление флота. Приготовишки пищали «Боже, царя», а либерального вида надзиратель из юристов делал гримасу, словно принимал касторку и «просил», именно «просил» «не шуметь». Оживился надзиратель, когда через год те же приготовишки но перешедшие уже в первый класс, загнусили марсельезу, французскую песенку на русский лад.

Вот и второй том: полковник – чёрт побери! -Мищенко – лихой полковник, с усами, и сухопутный адмирал Дубасов, отдубасивший основательно первую московскую революцию. Сожжение баррикады на Новинском бульваре, жертва освободительного движения – кухарка, убитая случайно на Большой Пресне. Степан Андреевич жил тогда в Кудрине и помнил, как к его отцу приходил в гости знаменитый Маклаков и говорил с негодованием о бестактности правительства: его свергают, а оно не хочет.