Элизабет Вернер - Фея Альп

Вместе с борьбой кончились и страдания. Это смертельное изнеможение, эта дремота, когда мечта и действительность сливаются в одно, были так приятны! Он опять стоял на вершине, озаренной солнцем, видел перед собой ледяной дворец во всем его сказочном великолепии и смотрел в лицо феи Альп, которое не было больше закрыто вуалью и убийственную красоту которого не мог вынести смертный. Но оно было знакомо Вальтенбергу: он знал эти черты, эти блестящие синие глаза, и они сияли и улыбались ему, как никогда не улыбались при жизни. Образ единственного существа, которое он так страстно, так безгранично любил, не покидал его и на пороге смерти, в последнем проблеске сознания.

А море тумана волновалось, вздымалось медленно, неудержимо, пока в нем не потонуло все, только любимое лицо еще виднелось вдали, как гроза, сквозь эту серую вуаль. Наконец и оно исчезло, безбрежное море тумана подхватило мечтателя, и он поплыл по нему вдаль, в вечность.

Над Волькенштейном бушевала метель. Крутясь и волнуясь, опускался на землю белый покров и ложился на спящего у подножия побежденной им вершины. Человек, вся жизнь которого была пламенем и страстью, который дышал всей грудью только в жарких, солнечных странах, покоился в снежных объятиях. Жизнь дерзкого смертного угасла от ледяного поцелуя феи Альп.

И вновь наступил Иванов день. Яркое золотое солнце благоприятствовало торжеству открытия новой железной дороги, которое праздновал сегодня Волькенштейнский округ. Все маленькие местечки, лежащие на линии и возведенные теперь в звание станций, щеголяли зелеными гирляндами и развевающимися флагами, отовсюду стекались горцы в воскресных нарядах, чтобы встретить первый поезд, на который они смотрели с любопытством и изумлением. Железная дорога должна была принести в их уединенные долины достаток и благосостояние.

Со злополучного дня страшной катастрофы прошло почти три года. Окончание дороги долго оставалось под сомнением, по крайней мере в отношении верхнего участка, проходящего через Волькенштейнский округ. Переговоры с Железнодорожным обществом тянулись несколько месяцев, но наконец энергия главного инженера одержала победу, и решено было восстановить полуразрушенную дорогу в прежнем виде. Теперь решение это воплотилось в жизнь.

Станция Оберштейн, расположенная довольно далеко от местечка того же имени, у Волькенштейнского моста, особенно щедро была разукрашена гирляндами и флагами: поезд, который вез главного инженера с женой, всех членов правления и множество приглашенных на торжество, остановился здесь на более продолжительное время, и его ожидал особенно торжественный прием. Курортный оркестр из Гейльборна выстроился на платформе, на окрестных высотах расставили несколько маленьких мортир, и окрестных жителей собралось здесь больше, чем на остальных станциях.

В пестрой, радостно возбужденной толпе выделялась долговязая фигура Гронау. Он был еще чернее, чем три года назад, но, в общем, остался прежним. Эрнст Вальтенберг оказался весьма великодушным к своему секретарю – его завещание вполне избавляло того от забот о будущем, но страсть к бродяжничеству была слишком сильна у Гронау. Он опять отправился странствовать и только теперь, после трех лет отсутствия, вернулся, чтобы еще раз взглянуть на «старушку Европу». Рядом с ним стояли Джальма, уже не мальчик, а красивый, стройный восемнадцатилетний юноша, и Саид в европейской одежде; последний радостно приветствовал своего бывшего начальника и ментора.

– Я очень рад опять увидеться с мастером Хрон! – без конца твердил он. – Я уже знал от доктора Герсдорфа, что мастер Хрон приедет на праздник, но мы думали, что мастер Хрон…

– Саид, сделай милость, перестань твердить свое «мастер Хрон»! – перебил его Гронау с прежней бесцеремонностью. – Неужели ты до сих пор не выучился говорить по-немецки? Ты все еще так коверкаешь слова, что уши режет, а между тем провел целых три года в Германии. Послушай-ка Джальму – он трещит как сорока, хотя выбить из него глупость мне так и не удалось: уж слишком крепко она в нем засела. Ты непременно хотел остаться здесь, как же тебе живется у доктора Герсдорфа?

– О, очень хорошо! – воскликнул Саид. – Но я не останусь у него, я ухожу через несколько недель.

– Вот как! Куда же? – спросил Джальма.

– В Оберштейн! Я… – Негр сделал эффектную, красноречивую паузу, посмотрел сначала на Джальму, потом на Гронау и наконец договорил с чувством собственного достоинства: – Я женюсь!