Крис Кеннеди - В сетях страсти

К сожалению, она уже исчерпала свой и без того скудный выбор возможностей. А возвращение гроссбуха… В лучшем случае это временная мера, к тому же явно недостаточная. И теперь она осталась без денег и без оружия. Хотя…

Кир! Он был ее оружием!

О да, декорации остались прежними – декорации, скрывавшие его подлинную сущность подобно тому, как ножны скрывают смертоносный кинжал. Он был красивый и беспечный, а в общении непринужденный – так волк не осознает, что у него есть клыки, хотя постоянно пускает их в ход. Кроме того, он обладал неотразимым очарованием – его фальшивые улыбки выглядели абсолютно искренними, и лживые уста не казались таковыми, хотя и лгали постоянно. И поэтому он любого мог обвести вокруг пальца – стоило ему только захотеть.

Впрочем, сейчас для нее имело значение лишь одно: Кир при необходимости был весьма решителен и крайне опасен; и у него все получалось, за что бы он ни брался. Именно в таком человеке, ловком и безжалостном, София сейчас очень нуждалась. Так что ей, наверное, повезло, что она наконец-то столкнулась с ним сегодня.

Вскоре она вышла к Ракке, одной из самых процветающих улиц в процветавшем городке Ласт-Феллз. Причем улица эта несколько раз пересекалась с Хай-стрит, широкой и оживленной, ведущей к причалам, и плавно переходила в Голдсмит-лейн, которая вела совсем в другую сторону. Ох, запутаться можно! Казалось, этот человек даже в таких случаях старался всех запутать и обмануть.

Ее отец Роджер Дарнли – судья Роджер Дарнли – был таким же. Место судьи в Суде королевской скамьи и впрямь давало множество возможностей для различных злоупотреблений, и он сумел создать настоящее королевство в королевстве, вовлекая в преступные сделки как богачей, покупавших себе за деньги всевозможные выгоды и преимущества, так и бедняков, пытавшихся хоть как-то улучшить свою жизнь. И следовательно, он неизбежно должен был привлечь к себе внимание Козимо Эндольте и его комменды – преступного сообщества, ставившего перед собой совершенно новую цель. Эти весьма состоятельные люди, не являвшиеся ни банкирами, ни ростовщиками, хотели стать хозяевами всей торговли и, значит, – хозяевами… ВСЕГО. К ним стекались потоки денег, целые реки денег, а также заемные письма и другие вещи, обладавшие немалой ценностью. В результате они становились все более влиятельными, а сам Козимо стал одним из советников короля, – правда, его влияние отчасти ограничивалось королевским парламентом, а также волей рыцарей, баронов и других знатных людей, чьи интересы не совпадали с интересами комменды. И в какой-то момент Козимо Эндольте осознал: ему требовался надежный и преданный человек – такой, чьи интересы полностью совпадали бы с его собственными. Именно таким человеком и являлся судья Дарнли, идеально подходивший для роли влиятельного и надежного помощника.

В результате эти двое – Козимо и Роджер Дарнли – создали неприступную финансовую крепость, в которой Дарнли был сторожевой башней, присматривавшей за деньгами комменды. Все соискатели должны были пройти сквозь ворота его личной рекомендации и дорого платили за эту привилегию. Козимо, остававшийся на заднем плане, никогда не выходил из тени и никогда не ставил свою подпись на документах, – так что любая его связь с деньгами была непостоянной, неопределенной и, главное, недоказуемой. Судья же, весьма уважаемый человек, был вне подозрений.

Как отец Дарнли был куда менее внимателен, однако все же следил за тем, чтобы его дочь София никогда нигде не упоминалась и редко показывалась кому-либо на глаза. Он держал ее на задворках своего мира, и мало кто знал, что у судьи имелась дочь, да и кого это заботило?

Но Кир-то знал о ее существовании. Темноволосый, темноглазый, с загадочной и обворожительной улыбкой, этот уверенный в себе красавец озарил мир Софии подобно звезде. И он смотрел на нее так, словно она была для него… Ах, все это оказалось ложью.

Визиты Кира – он считался человеком Козимо – были частыми, хотя и недолгими, и неизменно вызывали у Софии сладостный трепет, особенно в те моменты, когда он улыбался ей. А улыбался он ей довольно часто, сначала с противоположного конца комнаты, когда появлялся у них в доме, а потом с противоположного конца обеденного стола в Главном зале; Кир восседал рядом с ее отцом, а она, София, – напротив них.

Этот человек стал любимцем ее отца, другом семьи, и спустя непродолжительное время они уже обменивались улыбками во время дневных верховых прогулок, а также вечером при сиянии свечей, сидя за шахматным столиком. И шахматы не могли удержать их в стороне друг от друга.