Ян Моран - Виноделы. Терпкий аромат любви

Катерина закусила губу.

– Если они мне понравятся.

– Дорогая моя! Они прекрасные люди! Вы должны думать не об этом, вам стоит задаться вопросом: полюбят ли они вашу дочь и будут ли о ней заботиться? Уверяю вас, именно так и будет! Однако я свяжусь с ними касательно вашей весьма необычной просьбы. Но прежде вы по доброй воле должны подписать договор. – Поверенный собрал документы. – Если вы подождете в приемной, эту страницу перепечатают.

Катерине снова показалось, что она задыхается.

– Мне нужен воздух! Я подожду на улице.

Девушка выбежала прочь и, почувствовав, как подкашиваются ноги, прислонилась к кирпичной стене, судорожно глотая раскаленный влажный воздух. Она стояла, наблюдая, как от тротуара волнами поднимается зной.

Царившая тут нынче надоедливая жара была более характерной для соседнего района – долины Напа, она способствовала лучшему созреванию винограда, но для Сан-Франциско была редкостью.

Отдавая должное достойной работе в городе, Катерина, однако, страшно скучала по виноградникам матери, по захватывающей дух панораме, по аромату почвы, достаточно богатой, чтобы вскормить плоды для самого прекрасного вина, по пению птиц прохладными вечерами.

Она выросла на винодельне. Это такое идиллическое место, просто созданное для того, чтобы растить ребенка! Но она не могла вернуться туда с Марисой.

Незаконнорожденная!

Почему общество навешивает ярлыки, калечащие судьбы невинных детей? Почему люди обездоливают своих драгоценных малышей во имя приличий?

Мариса!

Катерина вновь почувствовала невероятную тягу к своей малышке. Она вытерла слезы, ощутив крайнюю необходимость поехать в пансион. «Мариса нуждается во мне!»

Как в трансе, она повернулась и зашагала к своей машине, хотя разум подсказывал, что она должна остаться и подписать документы об удочерении.

«Это поступок любящего человека», – убеждала ее Фейт сегодня утром, прежде чем она ушла из дома.

Катерина согласилась. Она не принадлежала к числу тех молодых женщин, которые пренебрегают своими обязанностями.

В пансионе она видела и других молодых девушек, которые отдавали своих детей чужим людям. Некоторые делали это буквально через несколько часов после рождения малюток.

Кое-кто шел на этот шаг с разбитым сердцем, страдая по любовнику, иные храбро изображали радость, избавившись от плода насилия или инцеста.

И все же она видела муки на лицах всех тех, кто вручал своих крошек медсестре, чтобы никогда не увидеть их вновь.

Никогда не почувствовать, как детское сердечко трепещет возле материнской груди в часы после полуночи. Никогда не увидеть первую улыбку, не услышать радостный крик «ма-ма».

Их безутешные рыдания звучали в ее ушах.

«Это неправильно!» Сердце девушки от ужаса выскакивало из груди. Катерина ускорила шаг, протискиваясь сквозь толпу на тротуаре.

Сначала она отказалась расстаться с Марисой, надеясь услышать заветные слова от отца малышки – мужчины, которого она любила.

«Господи, помоги!»

– Ты слишком долго ждешь, – сказала ей Фейт много месяцев спустя. – Ты должна принять решение ради блага ребенка.

Катерина втянула носом воздух, чувствуя запах грозы. Солнце закрыли тучи.

– Пропустите! – Катерина проталкивалась сквозь толпу слоняющихся без дела студентов.

Она резко сошла с тротуара и едва не попала под машину. В груди все сжималось. Ее машина была припаркована в следующем квартале. Она скинула жакет и побежала.

Она должна добраться до Марисы! Может быть, это материнский инстинкт?

Тяжело дыша, Катерина мчалась вниз по улице, сумка била по бедру, высокие каблуки стучали по мостовой.

Наконец-то, вот и ее бирюзовый шевроле «Бел Эйр». Мать подарила ей автомобиль, когда она переехала в Сан-Франциско поступать в университет. Она вставила ключ и выжала педаль газа.

Необходимо добраться до Марисы как можно быстрее! Девушка не знала почему, но была уверена, что это очень важно. На лобовое стекло упала крупная капля дождя, затем еще одна и еще…

Катерина включила «дворники» и повела тяжелый седан как можно быстрее по улицам города. К тому времени, как она добралась до пансиона, по машине уже вовсю барабанили мощные струи дождя.

Она припарковалась у обочины, затем торопливо прошла мимо викторианских домов, похожих на пастельные миндальные палочки.

Войдя внутрь, девушка поспешила наверх, пробежав под навесом декоративной лепнины, недавно окрашенной в лимонно-желтые, мятно-зеленые и васильково-голубые оттенки. Внутри нарастала паника. Она толкнула следующую дверь и помчалась по очередной лестнице, оставляя за собой потеки воды.