Барбара Картленд: Неожиданное наследство

Теперь же наконец, когда я знаю, что мои дни сочтены, наказание, хоть и малое, за мое отношение к тебе все же настигло меня: я умираю, не зная, разыщут ли тебя, и боюсь за будущее своих детей. Все это звучит немного бессвязно, поэтому позволь мне объясниться в нескольких словах, пока у меня есть силы писать.

Кристина, моя родная сестра, я хочу, чтобы ты взяла на себя заботу о моей семье. Многие удивятся этому – я не буду пытаться убедить тебя в обратном. Вокруг тебя образовалось нечто вроде легенды, и по этой легенде, ты ведешь веселую, рискованную и яркую жизнь. Но сейчас все это кажется мне несерьезным, и меня не покидает твердая уверенность в том, что в душе ты осталась той же Кристиной, которую я крепко любил все первые двадцать два года своей жизни; той же Кристиной, наделенной открытым сердцем и великодушием, умением понимать и сочувствовать, радоваться жизни.

Когда я оглядываюсь на наше детство и на наше воспитание, я ясно вижу, почему ты так себя повела. Мои дети никогда не должны испытать на себе те ужасы, что испытала ты, когда тебя вынуждали подавлять чувства и учили не верить в свои силы. Да, такое может подтолкнуть на подобные поступки, по сути, это естественный порыв для нормального человека, но нельзя допустить, чтобы из-за этого им захотелось сбежать из родного дома. И так как я очень волнуюсь за своих детей и хочу, чтобы они были счастливы, я прошу тебя вернуться и позаботиться о них. Если ты не приедешь – или не сможешь приехать, – я оставлю альтернативные распоряжения своим поверенным, но все же я умоляю тебя выполнить мою просьбу. Элизабет – она очень похожа на тебя – становится импульсивной и порывистой и боится что-то пропустить в жизни. Уверен, ты можешь дать ей гораздо больше, чем смог бы я. У Дональда более сложный характер – его эмоции спрятаны глубоко, он очень замкнутый по натуре. Мне редко удавалось понять его, поэтому я молюсь, чтобы тебе сопутствовал успех там, где я потерпел неудачу. Питер – добрейшая душа! Думаю, это потому, что мы с его матерью любили его сильнее других, так как он был слабеньким от рождения. Сейчас от слабости не осталось и следа, но именно его болезненность и те трудности, с которыми связано его появление на свет, и стали причиной смерти Денизы. Естественно, я не мог поставить это ему в вину; я просто любил его сильнее, потому что его мать считала: его приход в этот мир в полной мере стоил всех ее мучений.

Вот моя семья, Кристина, и я верю – говорю это без доли тщеславия, – что они будут скучать по мне, когда меня не будет. Я прошу тебя стать отцом и матерью для них. Знаю, это тяжелая задача. Но что-то внутри меня – что-то более сильное, чем мое ограниченное сознание, – подсказывает мне, что ты выполнишь все, о чем я тебя прошу, и выполнишь это успешно. Все последние месяцы меня не покидало ощущение, что Дениза подталкивает меня к тому, чтобы я связался с тобой, – возможно, она знает и видит гораздо больше, чем я. Как бы то ни было, я счастлив подчиниться ее призывам и велениям собственного сердца.

Все свои деньги я оставил в доверительном управлении, но из них я выделил тебе пожизненное содержание, не ограниченное никакими условиями. Я также оставил тебе дом на тот период, пока Дональд не достигнет совершеннолетия. Думаю, ты всегда любила «Четыре ивы», возможно, даже сильнее, чем я. Я хорошо помню, как одним весенним утром ты стояла в саду, подняв лицо к синему небу, и повторяла «Ах, как красиво, как красиво, как красиво!» так, будто эта красота была внутри тебя. У меня есть и еще одно воспоминание о тебе. Ты была подростком и в чем-то провинилась – не помню уже в чем. Папа поднялся в детскую и в своей характерной мрачной, суровой манере принялся ругать тебя. Помню, как он глухим, замогильным голосом – при его звуках мне всегда представлялся церковный склеп – сказал: «Кристина, что, по-твоему, Господь подумает о твоем злодеянии?» Ты с вызовом посмотрела на него – ты всегда была храбрее меня – и ответила: «Господь? Он, конечно, простит меня. А разве не для этого Он там?» Твои слова потом часто звучали у меня в голове. Ты не сомневалась, что будешь прощена, поэтому я тоже могу быть уверен в том, что ты простишь невнимание и непонимание, которые отличали мое отношение к тебе все эти годы. Кристина, прости меня и открой свое сердце моим детям, которых я оставляю на твое попечение.

Да благословит тебя Господь, дорогая моя!

Твой любящий брат

Артур».

Подпись в конце этого длинного письма была бледной, как будто автор истратил все свои силы и в последний момент плохо владел рукой. Хотя Кристина читала его многократно, каждый раз у нее на глаза наворачивались слезы. Дорогой Артур! Она живо представляла его: как он проводит рукой с длинными пальцами по волосам, подбирая нужное ему слово, как его лицо становится задумчивым. Она чувствовала, что за долгие годы Артур почти не изменился – он всегда был слишком стар для своего возраста. Иногда она посмеивалась над его непоколебимостью, называя его скучным и уверяя, что он никогда не получит радости от жизни. Ее пророчество оказалось верным: еще не достигнув двадцати лет, Артур объявил о своем намерении посвятить себя служению Богу. Он был усердным и прилежным мальчиком; в двадцать два он был таким же прилежным и усердным молодым человеком. Он назвал себя педантом. Да, наверное, педантизма у него хватало. Трудно было ожидать, что он как-то иначе отреагирует на ее бегство из дома. Артур всегда боялся отца и полностью зависел от него во всем.