Сара Бауэр - Грехи дома Борджа

Но смерть несговорчива, она редко приходит, когда ее ждешь. Я выздоровела, привыкла к морской качке и принялась размышлять, как мне жить дальше, одинокой женщине в новом диком мире, сама новизна которого делала возможным абсолютно все. Там не существовало правил, поскольку пока не было ограничений. Когда мы зашли на Азорские острова, один из младших офицеров получил известие, что у него родился первенец. Он хотел послать жене письмо, но недостаточно хорошо владел письменным слогом, чтобы выразить свои чувства. Просил меня помочь; на корабле, кроме меня, были и другие женщины: жена капитана, к которой он не смел обратиться, и прачки, оказывавшие морякам и другие услуги, однако не распространявшиеся на сочинение писем их женам. А доверить свои тонкие чувства другому мужчине офицер не считал возможным.

Я помогла ему. Обнаружила в себе определенное мастерство по приведению в порядок и изложению на бумаге эмоций других людей: так или иначе, я многое знала о письмах и силе начертанных слов. К тому времени, как мы вошли в док Вилла-Рика, я успела приобрести известность среди моих спутников. Сняла комнату в шумном доме, частично таверне, частично гостинице, частично борделе, недалеко от городской площади, и на те деньги, что остались после уплаты за жилье, купила перьев, перочинных ножей, чернил и чистых листов пергамента. Брат домохозяйки изготовил для меня вывеску – бодро торчащее перо, нарисованное на куске прибитого к берегу деревянного обломка – и повесил на мескитовое дерево, отбрасывавшее тень на клочок красной пыли, который хозяйка обнесла забором и назвала своей террасой. Там я и сидела, с утра до вечера, за шатким столом, подпертым камнями, и писала письма людям за деньги. Хозяйка получала свою десятую часть и начала процветать благодаря ауре респектабельности, какую я даровала ее дому, вроде тех странных ярких цветов, что росли в кустарниках вокруг нас. Выпытав у меня то немногое, что я готова была рассказать о своем прошлом, она заставила брата добавить на мою вывеску некое подобие герба Эсте.

Видимо, поэтому Гидеон и нашел меня. Очереди собирались быстро. Иногда меня уже поджидало несколько клиентов, когда я раскладывала свои инструменты при зловещем обманчивом свете раннего утра в резкой голубой тени мескитового дерева. Обращались ко мне по разным поводам: с просьбами прислать денег из дома, сообщить новости, рассказать об успехах или неудачах, предложить руку и сердце – это были письма, полные страсти, или, наоборот, содержали ледяной отказ. То, что я узнавала о жизни своих клиентов, походило на свет, пробивавшийся сквозь пальмовую крышу таверны, – отдельные пятнышки и полоски в окружении тени. Я писала молитвы на маленьких кусках пергамента, они туго сворачивались, их люди оставляли в щелях святых скал или церковных дверей, пострадавших от горячего соленого воздуха. Я одинаково легко писала на испанском, латыни, итальянском или французском, словно свобода нового мира освободила от оков мой язык.

Лучше всего, однако, мне удавались любовные письма. Я даже прославилась за свое мастерство лепить из нечленораздельных восклицаний влюбленных элегантные страстные фразы. Разумеется, многие из этих фраз были не мои. «Я так много рыдал, что теперь похож на человека, ослепшего от яркого снега. Умоляю, поцелуй мои глаза, чтобы в последний раз унять боль бальзамом твоих уст». Если бы это я сочинила, то вряд ли бы запомнила. Добавив финальный росчерк к букве «б», я подняла голову и улыбнулась. Того человека, что проплакал всю ночь в Непи, некому было поцеловать, и я надеялась, что молодой влюбленный, стоявший теперь передо мной, с румяными щеками от предвкушения будущего, преуспеет лучше. Клиент отвесил мне поклон, и я увидела за короткой коренастой фигурой Гидеона, одетого, как индеец, в белую хлопковую рубаху с разноцветным плетеным поясом. Я ждала, пока мой клиент проставит свой знак на письме и расплатится со мной. Гидеон наблюдал, как я отложила в сторону десятую часть, а остальное спрятала в карман.

– Я ждал от тебя весточки, – сказал он, опуская на мой стол письмо, которое я написала ему из Феррары, – а потом кто-то сообщил мне, что в Вилла-Рика появился писарь, женщина. Стоит посмотреть, подумал я. Неужели ты до сих пор не заметила, что, даже когда проделываешь огромный путь на край света, над тобой все равно довлеет прошлое? Опять я надеюсь, а ты снова от меня ускользаешь.

Я ощутила разочарование. Гидеон был не похож на человека, писавшего мне о важности ожидания с открытым сердцем.